За год до смерти я встретил тебя

Наверное, мы странно смотрелись со стороны, но сидеть так оказалось уютно.

– Скоро фейерверки начнутся, – пробормотал Хаясака спустя какое-то время, подняв глаза на настенные часы.

– Можно с тобой отсюда полюбоваться?

– Да, пожалуйста.

Мы переместились к подоконнику и уставились во тьму.

Только тут я обратила внимание, что там висело два тэру-тэру-бодзу.

– Когда они там начнут? Пора уже…

– Ты точно посмотрел время?.. Ой!

В тот самый миг, когда я сверилась с собственными часами, взорвался первый салют. Снопы разноцветных искр так красиво раскрывались в ночном небе, что я не могла оторвать от них взгляд.

– Сто лет не смотрела фейерверки. Такая красота!

Огненные цветы в летней темноте совершенно приворожили меня своим светом. Хаясака любовался молча.

Когда я бросила на него взгляд, удивилась: парень лил слезы.

В целом я понимала почему. Красиво плакал. Его слезы прекраснее моих.

– Ох, прости! – Он, видимо, заметил, что я смотрю, и вытер лицо. Я никак не отреагировала, только теперь глядела на Хаясаку больше, чем на фейерверки. – Просто вспомнил позапрошлое лето. Задумался, как Харуна тут смотрела на салюты совсем одна, и слезы накатили.

Отсветы фейерверка падали ему на лицо. По щеке покатилась еще слеза.

– Прости, опять я о Харуне.

– Ничего, я не против.

– Да?

Я вновь перевела глаза на небо. Прекрасные фейерверки цвели на ночном небе, как герберы.

Дальше мы молчали и не спускали глаз с красоты.

А когда все закончилось, я, глядя теперь уже на звезды, спросила:

– Хаясака, ты до сих пор любишь Харуну?

Тот вернулся в койку и ответил слабым голосом:

– Да. Не могу ее забыть.

– А зачем забывать? Я думаю, она там, на небесах, радуется.

– Да?

– Уверена. И наверняка смотрела оттуда на фейерверки.

– Здорово, если так.

Я взглянула на часы и поняла, что гостям пора на выход из больницы.

– Поеду-ка я домой. А то еще Харуна заревнует.

– Ладно. Спасибо за герберы. Осторожнее по дороге.

– Ага! Пока.

И я отправилась домой, мурча себе под нос.

* * *

Через две недели после окончания летних каникул Хаясака позвал меня съездить на могилу к Харуне. Его выписали, но в училище он не вернулся: остался на домашней терапии.

Он предложил отправиться прямо в тот же день где-то после обеда, поэтому я спокойно собралась. Хотя понимала, что мы просто сходим на могилу, сердце почему-то билось чаще.

Я надела любимый костюм и тщательно продумала макияж.

Мы договорились встретиться у цветочного магазина. Разумеется, у того самого, возле больницы.

Хаясака приехал раньше.

– Гербера-кун! Давно не заходили. И вас рада видеть, Гербера-тян.

– Здравствуйте. Мне три герберы, пожалуйста.

– Три герберы. Сейчас! – счастливо улыбнулась продавщица и выбрала красный, желтый и оранжевый цветки.

– А почему три? Не маловато?

– В самый раз.

– Просто три герберы означают… – начала было продавщица, но Хаясака ее перебил:

– Не говорите ей, пожалуйста!

Все это, конечно, странно, но я не стала расспрашивать.

– Гербера-кун, приходите еще!

Он застыл.

– Ну… Если получится, приду, – ответил он, не оборачиваясь к продавщице.

Я кивнула ей на прощание и поспешила за попутчиком.

Мы сели в автобус до кладбища. Хаясака всю дорогу сжимал цветы в руке и не проронил ни слова.

Он заговорил, лишь когда мы добрались до могилы Харуны:

– Мне здесь так спокойно.

– Ага, понимаю.

Это просто камень. Но все же здесь покоилась моя подруга. Она рядом. Вот вроде просто холодная глыба, но все же вокруг как будто роилось тепло ушедшей жизни. Здесь мою душу всегда осенял покой.

Хаясака поставил в вазочку у могилы три герберы, зажег благовония, сложил руки в молитве.

– Я рад, что выбрался сюда напоследок, – пробормотал он себе под нос, когда открыл глаза.

– В смысле напоследок? Осталось чуть больше месяца до ее годовщины, придем еще раз!

– Если получится, придем…

Он глядел куда-то вдаль с невыразимой тоской. Будто вглядывался в глубины могильного камня.

– Ну, пора домой.

Он развернулся и зашагал прочь. Я не отставала и внимательно изучала его сгорбленную спину.

После этого Хаясаку то опять клали в больницу, то снова выписывали. К ноябрю спина у него болела так сильно, что он больше не мог ходить, поэтому в день годовщины могилу я навестила одна.

В последнее время навалилось много дел с учебой и работой, на Хаясаку времени почти не оставалось, но я исправно спрашивала, жив ли он.

Из ниоткуда снова выплыл Такуя. Видимо, расстался с очередной девушкой и от нечего делать написал мне.

– Как ты, живой? – спросила я с порога палаты, когда наконец выбралась навестить друга. На тумбочке уже стояли герберы. Видимо, друзья детства принесли. Со мной и продавщица радостно поделилась, что герберы в последнее время нарасхват.

К тем десяти цветам, что уже стояли в вазе, я добавила своих пять.

– Скриплю помаленьку. Но только помаленьку.

– Раз шутишь – значит, в порядке.

– Не сказал бы! – Он с трудом приподнялся в койке и вытащил из вазы желтую герберу. И вдруг пробормотал, глядя на цветок пустыми глазами: – Наверное, с тобой тоже скоро попрощаемся.

– Ну что ты такое говоришь! Что за настрой?

– Просто чувствую. Что уже скоро. Наверное, Харуна тоже чувствовала.

– Слышать ничего не хочу.