За годом год

Через некоторое время у подъезда собралась небольшая толпа. Вдруг из толпы выскочил человек и побежал, за ним бросились трое из машины.

— Это полиция, — тихо сказал кто-то в толпе.

Матиас, остановившийся посреди улицы, столкнулся лицом к лицу с убегавшим.

Это был молодой человек с перекошенным от страха лицом. Он весь обливался потом. На нем была черная короткая куртка и синие, как у рабочего-механика, брюки. На ногах альпаргаты. Он быстро скрылся в конце улицы, но трое постепенно нагоняли его.

Матиас протиснулся сквозь толпу. Люди молча и поспешно расходились. В минуту улица опустела, словно вымерла. Исчезли даже те, кто дремал у стены таверны.

Привратник пожал плечами. Голос его заглушал оправдания женщины. Она говорила тихо, растягивая слова. Руки ее нервно двигались в карманах передника.

— Так что с этим взносом уж три месяца, как вы тянете.

Женщина опустила голову. Потом подняла и, взглянув на привратника, тихо продолжала:

— Вы же знаете, как теперь трудно, но мы вам обязательно заплатим. Матиасу скоро дадут работу, уже обещали. Подождите еще немножко.

Привратник снова пожал плечами и обеими руками поправил ремень.

— За целых три месяца вы должны. Управляющий сказал: одно из двух — или вы платите, или он сдаст квартиру другим.

У женщины вспотели лицо и руки. Она прислонилась к стене коридора и достала из кармана передника платок, чтобы вытереть лицо. Взгляд ее словно приковали до блеска начищенные сапоги домового стража.

— Вы же знаете, как обстоят дела. Мы дожидаемся, когда закончится проверка Матиаса.

— Меня это не интересует. Вы обязаны платить за квартиру, и все. Больше ждать я не намерен. Отдам квитанцию управляющему, и расхлебывайте сами. И не плачьтесь. Я прекрасно знаю, что за птица ваш муж, никакой он не тихоня. Он копал окопы красным. Таких, как ваш муженек, я с удовольствием отправил бы в полицейский участок. Там бы уж он разговорился.

Женщина снова умолкла и еще ниже опустила голову. В домах, па улице, в магазинах и лавках — всюду шептались о происходящих событиях. Редко выдавался день без новых арестов.

— Я заплачу завтра, дон Доротео.

— Когда мне зайти получить деньги?

Женщина задумалась.

— Надо продать приемник, — пробормотала она.

— Так утром или вечером? — настаивал привратник.

— Лучше вечером.

— Хорошо. Но знайте: если завтра не внесете плату, послезавтра квитанции будут в суде.

Она затворила дверь и долго стояла неподвижно, вцепившись в щеколду и прислонясь лицом к стеклянному глазку в двери.

Тяжелые и твердые шаги привратника удалялись по коридору.

Наконец она отошла от двери. Пересекла прихожую и вошла в столовую.

— Слышал, Хоакин?

— Да, чтоб он сдох! Похоже, ему доставляет удовольствие мучить людей.

— Может, Матиас уже узнал что-нибудь насчет работы. Он пошел к одному приятелю.

— Может быть.

— Придется продать радио. Или радио, или часы.

— Дадут чепуху. Теперь все кинулись продавать, вот торгаши и пользуются, берут почти даром.

— Эх, если бы у твоего отца уладились дела…

— Кто знает, может, и уладятся. Не будем же мы вечно так жить.

— Я даже не знаю, к кому обратиться за помощью, у кого просить взаймы. В магазине уже задолжала больше тридцати дуро. Сегодня у нас ничего нет на ужин.

— У меня есть два дуро, — сказал Хоакин.

Он встал и порылся в карманах. Раскрыл ладонь и высыпал монеты на обеденный стол.

— Вот здесь один дуро, помню, у меня были еще деньги.

— Ты останешься без гроша.

— На трамвай хватит, и ладно. А завтра попрошу аванс, может, дадут.

Хоакин снова уселся на стул и стал читать газету. Мария отправилась на кухню готовить обед. В соседней комнате квартиранты Марии — женщина лет сорока с двумя племянниками, парнем и девушкой, — обедали, сидя за деревянным ящиком.

* * *

Матиас швырнул окурок на пол и со злостью раздавил его каблуком. Над улицей стояло полдневное марево. Отряд флечас[3], отбивая шаг, маршировал под барабанный бой. Мальчишки ритмично взмахивали руками. Пряжки на поясах и портупеях и рукояти мачете сверкали на фоне голубых рубах и черных брюк. Матово поблескивали округлые носки начищенных сапог.

Прохожие, которые прогуливались по улицам или возвращались с работы, останавливались и, высоко вскинув руку, приветствовали франкистское знамя и несших его юнцов. А они с деревянными винтовками на плече, печатая шаг, прямые и надменные, горланили военные песни. Двое рабочих, один с лестницей, другой с большим рулоном под мышкой, расклеивали плакаты на фасадах домов.

Некоторые прохожие громко читали надписи на плакатах. Матиас подождал, пока пройдет последний флеча, и пересек улицу. Устало и тяжело ступал он по тротуару. Тень медленно покачивалась в такт его шагам. Он даже подумал, какая она несуразно большая. Проходя мимо бара на углу, остановился, чтобы посмотреть на часы. Было без десяти два.

Он зашагал дальше. У подъезда дома толпились женщины, это была очередь в угольную лавку на другом углу улицы. Некоторые из них, сидя на табуретках, чинили белье или вязали на спицах мужские фуфайки.

— Сеньор Матиас, скажите Марии, пускай обедает спокойно, я уже поела. Она просила меня покараулить ее очередь.