За годом год

Зимчук привык чувствовать ответственность за других. Вероятно, это пришло вместе с сознанием ответственности за порученное дело. Это понимали. К нему шли с жалобами, с предложениями, уверенные — Зимчук поддержит, посоветует. И он, действительно, принимал к сердцу их беды и радости. Правда, не все — некоторые: время наложило и на него отпечаток. Выслушав, скажем, тогда по телефону Алешку, он возмутился — и только, не уловив в его крике просьбу о помощи. Хотя позже никому так и не рассказал об этом разговоре — значит, чувствовал в глубине души, что не совсем прав… И все-таки было очевидно — в служении людям он поступался даже своей свободой…

Катерина Борисовна и Зимчук, встретившись, поначалу были почти как чужие. Слишком много и своего довелось им пережить за эти годы. У разлуки есть тоже граница, за которой начинается отчуждение. Однако их согласие нужно было не только им. Они были на виду, на них смотрели. И согласие, сперва внешнее, а затем и настоящее, восстановилось.

Кто в этом был повинен? Прежде всего характер Зимчука и еще, пожалуй, прошлое. Оно как бы возвращалось к ним, восстанавливая когда-то дорогой строй жизни, былые привычки, привязанность, чувство. Помогла и дочь Алеся, связывающая их невидимыми, но прочными нитями.

Поэтому понятно — Зимчуки любили вспоминать прошлое и часто говорили про Алесю, с которой Катерина Борисовна промыкалась всю войну и которая после окончания института работала далеко — в Сталинграде…

Чего только не приходилось делать Алесе в военное время! Училась, работала в муляжной мастерской, плела маскировочные сетки и рисовала на асфальте московских площадей здания, а на глухих заводских стенах окна. Когда же муляжная мастерская стала столярной, делала ящики для мин… И все-таки удавалось добиваться номерных проектов, отметки на которых ставил сам И. В. Желтовский.

Когда враг приблизился к Химкам, институт получил приказ эвакуироваться в Среднюю Азию.

Катерина Борисовна заперла комнату, полученную по приезде в Москву, и поехала с дочкой. Институт на колесах стал для нее домом. И хотя студенты были разделены на взводы и роты, организовать быт в теплушках старались по-мирному. В вагоне сделали окна, приспособили кадочку под воду и почти не тужили. А молодежь даже находила в этом свою прелесть. Читали, спорили, готовились к лекциям. Криком "ура" встретили станцию, где не было затемнения, смешно, с церемонией, раскланялись с ишаком и гордым верблюдом. И, как ни странно, за месяц дороги даже поправились.

В Ташкенте архитектурный институт был слит с индустриальным. Жили там же, где и слушали лекции, — в аудиториях. Вставали по команде, выходили на линейку, делали физзарядку, свертывали постели и принимались за лекции. Четыре дня в неделю работали на стройках каменщиками, подносчиками кирпича или помогали колхозникам копать свеклу, снимать фрукты. И опять, как ни странно, у Алеси находилось время не только на учебу, но и на то, чтобы принимать участие в конкурсах на проекты памятников, находились силы быть донором.

Летом студенты ездили в творческие командировки в Бухару, в Самарканд. Делали архитектурные обмеры и зарисовки древних памятников, жили в медресе — в кельях древних студентов. Возвращались в разбитых составах, шедших на ремонт, везли с собой папки с рисунками и результатами обмеров, коллекции камней, черепа, потом, в минуты вдруг появившейся потребности шутить, пугали друг друга, вешая над дверями аудиторий, где спали, черепа и нарисованные на бумаге крест-накрест кости.

Есть истина: архитектор обязан видеть больше, чем кто-либо иной, и это виденное всегда носить в себе.

В этом залог успеха. И, вернувшись осенью сорок третьего в Москву, Алеся под влиянием матери стала держаться этой истины. Старательно изучала архитектуру Москвы, увлекалась произведениями Жолтовского, знакомясь с архитектурными памятниками, моталась по Подмосковью, ездила на практику в Ленинград. И мало было мест, где вместе с нею не побывала бы и мать.

То ли они были близки по характеру, то ли их такими сделала любовь, но Катерина Борисовна увлекалась тем, чем увлекалась Алеся, и безразлично относилась к тому, что не вызывало интереса у дочери. Чтобы стать как можно ближе к ней, она приобрела специальность — сначала копировщицы, а потом чертежницы — и, вернувшись в Минск, поступила на работу в Белгоспроект. Трудолюбивая, аккуратная, быстро завоевала расположение сотрудников. Люди не любят тех, кто жаждет, чтобы их куда-то выбирали, в чем-то выделяли, повышали по службе. И, наоборот, охотно отдают свое расположение неторопливым, скромным работникам.

Говорят, что в прочной семье муж и жена обязательно должны в чем-то противостять друг другу. Быть может, это и верно. Полное согласие всегда тяготит. Но так или иначе, в семье Зимчуков никто не стремился быть первым, хотя Катерина Борисовна заботилась о муже как старшая.