За голубым сибирским морем

Он придвинулся ближе к ней. Вот его рука потянулась к ее косынке. Ружена видела это, но не откачнулась, не отвела его руки. А он слегка потрогал уголок косынки, затем стал его скатывать в жгутик. Но тут их взгляды встретились, Павел смутился и отдернул руку.

— Значит, вы уже пишете?

— Попробовала, не получается. Этого делать я не умею. Вот если бы вы помогли.

— С удовольствием, честное слово. Да что мы здесь стоим, идемте куда-нибудь.

— Куда-нибудь? Я иду на концерт.

— На какой?

— Вот, в парке.

— Жаль. Я хотел с вами пройтись, поговорить.

— Пошли до ворот.

— Ну, что тут, десять шагов.

— На стан вела — далеко, здесь — близко. Какой вы.

— Вот и дошли. Счастливо, — грустно сказал Павел.

— А я не пойду. — Ружена бросила на Павла озорной взгляд, улыбнулась: — Смотрите! — Она порвала билет. Лоскутки вспорхнули в сумрачном воздухе и улетели. — Идемте, я оденусь, прохладно что-то.

Она скрестила на груди руки, потерла ладонями плечи и зашагала.

4

Один за другим вспыхивали огни.

Павел легонько взял Ружену под локоть. Она все так же шла, сжавшись, то ли от холода, то ли от ожидания чего-то большого, неизведанного… Павел чувствовал, как от этой близости по всему телу стала разливаться нежная теплота. Она проникала в каждый мускул, переполняла сердце, она заставила быстрее работать мысль, еще острее воспринимать все окружающее, еще сильнее радоваться и… остерегаться.

Грибанов теперь уже хорошо понимал, что он Ружене тоже не безразличен. Вот она идет с ним рядом и, кажется, волнуется.

…А центральные улицы, как назло, залиты светом. Фонари торчат на каждом столбе, светят во все глаза. Горкомхоз постарался, ничего не скажешь, но при таком освещении приятно прогуливаться только с собственной женой.

Павел шел, оглядываясь по сторонам, и это напряжение, бешеный бег противоречивых мыслей, борьба радости с сомнениями и опасениями сковывали его. Он почти все время молчал. Только уж когда свернули в переулок, где не было всевидящих плафонов, Грибанов облегченно вздохнул, разговорился.

— Холодно?

— Немножко.

— Сейчас я… — он хотел снять пиджак и накинуть ей на плечи, но она воспротивилась:

— Нет, нет, уже близко, дойдем — оденусь.

5

Во дворе дома колхозника был маленький сад, с клумбами и простыми скамейками из массивных досок. На одной из них и провели они этот незаметно промелькнувший вечер.

Когда в окнах погасли запоздавшие огни, а утомленные за день автомобили стали пробегать по улицам города все реже и реже, Ружена встала.

— Пора, Павел.

— Да, пожалуй.

Он взял ее за плечи, привлек к себе:

— Можно вас поцеловать?

— Ох, какой вы! — Ружена вздрогнула и рукой легонько оттолкнула от себя Павла.

— А косынку можно?

— Сколько угодно, нате, целуйте, всю, всю… — она звонко засмеялась, блеснув в ночи глазами.

Он схватил было ее шелковую косынку, — но Ружена вдруг вырвала ее, сказала:

— Так вот вы какой! Тогда… — Она сделала большую паузу, а затем рванулась к нему, но тут же остановила себя, зашептала: — Нет, нет… — Попятилась от него, держа одну руку у рта, как бы загораживаясь ею, а другой комкая косынку. Вот опять остановилась. Он тяжело дышал, стоял как вкопанный. — А завтра… увидимся? — как сквозь сон, услышал ее шепот.

— Завтра, завтра… Нет, Ружена, не могу. Завтра я буду на собрании горняков. А если…

Но она, не дослушав его, убежала.

6

Аня спокойно спала.

Когда Павел пришел, зажег свет, она сказала сквозь сон:

— Павлуша, в духовке ужин, поешь. А сколько времени?

— Сейчас посмотрю, — ответил он из коридора.

Долго возился с ботинками: что-то никак шнурки не развязывались… Потом в носках подошел к кровати. Аня молчала. Уснула.

Павел на цыпочках вышел на кухню, достал из духовки уже засохшие котлеты и стал ужинать. Ел торопливо, аппетитно: проголодался, да и на душе было хоть и тревожно, но радостно.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ ПО НОВОМУ ПУТИ

1

Рудник молчал. Голубенко послал напоминание, затем — второе, Шмагин дважды звонил. Чекаленко возмутился и позвонил редактору, обвиняя сотрудников редакции в том, что они разводят бумажную волокиту.

Ряшков вызвал Шмагина и предложил ему самому «расхлебывать эту кашу». И тогда Шмагин снова пошел в обком.

Юрмаков тут же вызвал к телефону Чекаленко, спросил:

— Как у вас с предложением Стрекача? Двигается дело или нет?

— Да, мы этот вопрос пересмотрели, идея хорошая, одобрили.

— А дальше? Насчет внедрения то как?

— Так вот… Конкретно в наших условиях она все-таки не годится, тут…

— Словом, идею одобрили, а предложение отвергли.

— Видите ли, мы обсуждали на техсовете, мнения разошлись.

— Поэтому и не ставите вопрос о строительстве разреза?

Чекаленко молчал. Юрмаков вздохнул и сказал:

— Что ж, вы однажды предложили поговорить с вашими специалистами. Вот и редакция этого просит. Давайте проведем у вас широкое совещание. Пусть сам народ скажет.

— Совещание? К сожалению, не смогу на нем быть: уезжаю в Главк, — сказал начальник рудника.

Но такой ответ не смутил Юрмакова, он спокойно ответил:

— Вы уедете — главный инженер будет. Потом он вас проинформирует. Он же ваш заместитель.