— Так не хочу ему своё отдавать. И ваше тоже не хочу отдавать. Ему ведь только дай волю он же на шею сядет и ножки свесит. Я вот тоже хочу спросить, а чем он вас так обаял, что вы его при ваших возможностях не желаете в каталажку засунуть? Вы же огромный спец по кадрам и по выстраиванию кадровой политики.
— И?
— У вас вся милиция страны на ниточках, можете дёргать, как хотите.
Он чуть прищуривается и молча на меня смотрит.
— Что? — спрашиваю я.
— Что? — спрашивает и он. — Что же ты мне предлагаешь?
— Предлагаю унасекомить этого неприятного гражданина с крайне невысокой социальной ответственностью, хоть и не в том смысле.
— Что-что?
— Мне очень хочется прервать его жизненный цикл, простите, если разочаровываю вас. Он отвратительный человек, жестокий и бесполезный настолько же, насколько и беспощадный.
— Ты ж не суд, — пожимает плечами Чурбанов и да, на это мне ответить особо нечего.
Но я пытаюсь.
— Почему не суд? — качаю я головой. — Я и есть суд.
Он наливает себе ещё.
— Кто, как не я, Юрий Михайлович? У меня же это в крови всё, понимаете? Течёт, кипит, пузырится. Представьте свою молодость, будто вы вернулись в неё и сердце ваше разрывается от любви, от песен, от воздуха, запахов и зовущих горнов будущего, иерихонских тудыт его труб. И тут х*й синий пытается вас и ваших близких подмять, оттоптать, надругаться, поглумиться. И кто же тут суд — вы или нет?
Выступаю эмоционально, несвязно, но с нервом. Накатило, бляха. Он глазами хлопает — хлоп-хлоп. Но
— Хороший ты парень, Егор, — наконец, говорит он. — Напоминаешь мне меня в молодости.
— Молодость к молодости, товарищ генерал. Дайте санкцию и я раздавлю его как таракана. А вместе мы столько сделаем. Юрий Михайлович, вы за идею я знаю, не за бабки. Я тоже, верите или нет, но для идеи бабки тоже нужны, как ни крути.
— Это тут причём?
— Так, на всякий случай, проясняю позиции.
— Понятно, — кивает он и вливает в себя красивую янтарную жидкость.
Ничего, на зоне пить не будет, трезвенником станет. Впрочем, может, получится его от этого уберечь…
— Не могу, Егор. Почему у меня собственного сына нет, вот с тобой приходится возиться…
По пьяни чего только не скажешь. Я всерьёз это не воспринимаю, конечно же.
— Юрий Михалыч, у меня батя есть, слава Богу, но я к вам со всем уважением, честно говорю. Как к близкому человеку. Я ведь вас гораздо лучше понимаю и чувствую, чем вам кажется.
Он наливает ещё. Я ведь мемуары ваши читал, если что. Нормальный вы мужик, без вы**бонов.
— Залёт, Брагин. Не могу, есть кое-что… Думаешь, если Леонид Ильич тесть я что угодно могу делать? Думаешь, мне всё можно?
— Нет. Не думаю. Знаю, что всё не так.
— То-то. А у него, бл*дь расписка Галкина…
— Я у него её вырву. Вместе с сердцем.
— По глупости и не для себя же. А вот теперь, как на крючке и не скажешь никому. Это ж только снаружи кажется, что все друзья, товарищи по партийной борьбе, понимаешь ли. А так-то, как змеи в банке, что в министерстве, что в отделе административных органов ЦК. Что Рябик этот был, что Савинкин есть…
— Аккуратно сделаем, не беспокойтесь, — говорю я, только как мы это сделаем пока не имею ни малейшего понятия.
Партия сказала: «Надо!», комсомол ответил: «Есть!»
— Ещё. Кое-что… Он хочет, чтобы я тебя посадил. Или расписка эта уйдёт куда надо.
— Думаете, он из-за меня свой главный козырь сбросит?
Да, мне только сесть, я и дня там не протяну, это уж ясно.
— А козырь этот не единственный, — качает головой Чурбанов. — Ещё есть кое-что. Так что может и скинуть одну карту.
— Рассказывайте.
— Нет.
— Старое что-то? Со времён политуправления?
— Твою мать! Ты Вольф Мессинг что ли?
Кашпировский.
— Нет, но понимание имею, — хмыкаю я.
В комнату заглядывает Галина.
Эх в батальоне у нас молдаванин один так эту песню пел, все пацаны слезу пускали…
— Я котлеты сделала, — говорит она. — Нести или на кухню пойдёте?
Котлеты — это хорошо, конечно, но зачем же ты Галя расписками раскидываешься…
— На кухню! — командует Чурбанов и поднимается из-за стола. — Пойдём, покушаем, не то развезёт.
Меня-то вряд ли, учитывая, что я и глотка не сделал.
— Юрий Михайлович, — щурюсь я, когда мы оказываемся в дверях.
— Брагин! Кончай это дело!
— Лимончика кончать надо, а не это дело…
— Я подписывал требования… Хоть и не для себя, но в бумагах не написано…
— Для Котова?
Я-то читал мемуары Чурбанова, но там об этом, естественно ни слова не было сказано, но догадаться не сложно. Котов был его боссом, начальником политуправления внутренних войск МВД СССР. Злоупотреблял служебным положением…
— Да…
— Юрий Михайлович, вы шутите, что ли? Это вообще никак не может вам навредить. С такими бумажками…
— Много ты понимаешь! — повышает он голос. — Иди котлеты ешь!