За границами снов

Нажимая на «удалить»,
отменяю тебя, современность.
Ты кривая дорожка в бурьян,
существуешь, губя и калеча.

Лучше хроник увесистый том

отворить, как фрамугу, и выйти,
новостроек минуя ряды,
к идеальному долу и лугу.

И таких же встречать на пути

беглецов, неприкаянных, хмурых.
Солнце ниже; из разных веков
думы спаяны, смешаны тени…

«Все равно, что меня не читают…»

Все равно, что меня не читают.
Я, иероглиф, коляску качу,
как чумной, на жаре и в пылище,
стертый грифель лелея в блокноте.

Возникаю в публичных местах,

не бывая там, не появляясь.
И не каюсь в поступках своих:
вот такая дурная натура.

Нету пользы и нету вреда,

нет угрозы и патриотизма,
как от розы, которую слой
целлофана не скрыл для продажи.

«Не» сплошные, короче, во мне.

Все равно, что меня не читают
те блажные, что произнесли
«Да» давно энтропии на ухо.

«Книга на завтра! Ее положу…»

Книга на завтра! Ее положу
себе под подушку, тайком предвкушая,
как этот автор меня увлечет,
как я верхушку яблони смысла
завтра пригну, обрывая плоды,
как въемся в суть, сплюнув косточки,
как погружусь, чтоб не всплыть;
дальше рассядется муть, и начнется…

Мучишь, как муравья в кулаке!

Хуже всего Твоя безнадега.
Тянется розовая фигня
слюнкой из жил обратной дорогой.

Поэза о застрелившемся граммофоне

Следователь, фотограф
и застрелившийся граммофон.
Лепетом безответным,
третьим лишним из раструба

томно дымок сочится.

Словно взывая к сочувствию,
скромно напоминая
о хозяйском отсутствии.

Так, граммофон – самоубийца!..

В черной шеллаковой щепе.
Там вон выроненная ручка,
кот ученый, штиблет на софе,

открытки, гильзы от пахитосок,

колпак, колода холостяка…
«Аиды» бравые отголоски.
Мода ломаться наверняка.

«Навестите хотя бы проездом…»

Навестите хотя бы проездом,
мадам Бовари, мои Бровары!
Зацените вокзал в три перрона,
плацдарм для вояжа в чужие края,

циферблат наверху, киоски,

парковку, набыченный мост…
Виноват, наблюдаю за вами
из-под липы, сухой и взвинченный.

Улыбнитесь же снисходительно,

освятив свидание это,
и обратно в купе удалитесь.
Никаких остановок тут нет.

«Зачем ты зачеркнул меня…»

Зачем ты зачеркнул меня,
как пустомелю, друг Платон?
Поставил крест, и тот нагнул
крестец мой и рамена вдруг.

Неужто будущее зрел

и верил в санкцию его?
Меня расплющив каблуком,
ты мир без граций предсказал.

С двумя клубниками во лбу

потекшими, заместо глаз,
Эдип, тунику завернув,
во мрак прошествовал давно.

И следом многие, Платон,

где автор сам, где персонаж…
За гор отроги, за любовь,
взывая твердым быть в беде.

«Посвящаю Гомеру и Пушкину…»