За границами снов

Спустя пару недель он снова сидел в столовой, запивая сухие макароны чаем. Те же старухи обслуживали примерно тех же посетителей. Через стол от него снова чавкал дед, и снова орало радио. Когда дед доел свои щи и поковылял к дверям, муж посмотрел в его сторону и не поверил глазам, – на его еле двигающихся ногах были кожаные сапоги, и притом вполне приличного вида. Они смотрелись на нем так же нелепо, как и он сам смотрелся в этом мире. Дед был не нужен миру. Он был сором, трухой. Самое большее, что его ожидало в будущем, это поход за продуктами.

Муж нервно захохотал. Он узнал этого деда.

Когда муж был маленьким, он то и дело просил родителей измерить его рост. Он не мог дождаться, когда же наконец вырастет. Ведь ребенок всегда один и ничего ему нельзя, а у взрослых есть целый мир, огромный и интересный. Все дороги открыты перед ними.

Его друзьями были герои, разведчики, космонавты. Про них писали в книгах, говорили по телевизору, их ставили в пример, а они только стояли на фотографиях, счастливо улыбаясь и ничего не делали.

– Кем ты хочешь быть? – спрашивали его гости родителей.

– Что там обычно отвечают дети?..

Ресторан

Огромная зала. Тяжелые портьеры. Ночь. Мой взгляд недвижим. Из дальнего угла зрительной области по диагонали двигается объект. Он приближается и, кажется, что-то произносит. «Где я?» – вытягивается сквозь мои губы? Как один человек может говорить несколькими голосами? Я не могу понять ни слова! Но он не уходит, сквозь множество непонятных звуков узнается одно слово – водка. «Это кельнер», – просыпается в моей голове.

Похоже на внезапную инъекцию вспыхивают верхние лампы, и портьеры красного бархата становятся легкими шторами, массивные столы оказываются изделиями фабрики «Брайэр и Брайэр». В старой Германии эта марка была особенно распространена.

Теперь я могу шевелиться и что-то понимать.

– Господин… Лаковое блюдо… еще водки?

– С вами надо говорить по-немецки или вы понимаете английский? – спрашивает мой рот. Официант достаточно ловко переходит на английский, и становится совершенно светло.

– Желаете ли попробовать фирменное блюдо или принести еще водки?

– Другое дело, несите блюдо и чего-нибудь попить.

Вскоре возле стола оказывается поднос. На нем несколько предметов, похожих на ракушки из теста, над которыми поднимается ароматный пар. В отдельной емкости налита глянцевая белая масса.

– Вареники со сметаной! – гордо произносит официант.

– Что это? Как это есть?

– Если господин не возражает, я сяду рядом и буду подсказывать?

– Если вам не трудно…

– Я считаю это святым долгом, господин!

Он присаживается напротив и волнительно произносит:

– Сначала нужно повязать салфетку, не слишком туго, чтобы она не мешала движениям. Теперь надо вальяжно сесть, – кельнер вдруг резко развалился на стуле, словно в него выстрелили.

– Извините?.. – говорю я.

– Все в порядке, это старинное блюдо, его кушали на Востоке, когда еще были русские.

– Кто был?

– Русские, это слово теперь слишком редко встречается.

– Ладно, что делать дальше?

– Накалывайте вареник на вилку и несколько раз обмакните его в сметану.

– Хорошо, а потом?

– Потом надо почувствовать запах свежего вареного теста и как слюна оживает на языке.

– Интересно, – теперь можно в рот?

– О, да, только не спешите сразу все проглотить, надо разжевать это с открытым ртом, периодически всасывая через него воздух, чтоб не обжечься творогом. Сейчас я должен обращаться к вам – батюшка. Уверяю вас, это блюдо кушали именно так. Первые два вареника, батюшка, надо съесть быстро, а потом начинается главная часть трапезы, глаза кельнера азартно заблестели. – После того как вареничек оказался во рту, кельнер сглотнул, надо обкручивать его языком, пытаясь всосать весь вкус через небо, только жуйте теперь не торопясь, чтобы пищевой комочек был плотненький, как можно однородней.

– Господи, какая мерзость, они действительно так ели?

– О, только так и никак иначе господин. Продолжайте, пока я принесу самовар, когда докушаете, постарайтесь звучно исторгнуть воздух из желудка и только потом оботрите рот салфеткой.

Официант резко выгнулся, откинул голову и, как ни в чем не бывало, отправился за стойку.

Через полчаса я оказался на улице и побрел вдоль канала, упрятанного в гранит и слабо освещаемого фонарями. «Русские», – тяжело гудело во всем теле. Под низкими мостами шелестела прирученная стихия, распадалось лето. Из-за домов доходило редкое дыхание автомобильного города, отходящего ко сну.

Неужели он что-то знает..? Я пытался припомнить, сколько времени я уже здесь, от ветра блестели глаза. Я медленно шел, стараясь не оглядываться, скрывая от посторонних крупную дрожь. В воображении рисовались огромные судоходные реки, пашни с пылящими тракторами, разбитые дороги, уходящие за горизонт, обшарпанные кухни бетонных микрорайонов, окна желтого света.

Я крепко ругал себя за малодушие, понимая, что еще чуть-чуть, и задание было бы провалено.

Эволюция

Андрей вошел к учителю, как обычно, утром.

– Что, снова работать не хочется? – поинтересовался тот.