За границами снов

– Да какая на хрен работа, ты посмотри, что я написал, – и с нетерпением протянул ему электронную бумагу.

– Это рассказ?

– Да, и не просто рассказ, а гениальный рассказ.

Учитель без слов вышел в другую комнату и сел читать. Начинался рассказ так же, как и все остальные: «Девочка структурировала в своей комнате». Видимо, это о девочке, которая постоянно структурирует в своей комнате. Да что с ними со всеми такое, – возмутился учитель и усилием воли продолжил читать: «Девочка структурировала в своей комнате. Звали ее Аня. А Егору что? Он структурировать не умел. У него была синтетическая болезнь: если на кухне или еще где стояло несколько стульев, он старался занять их все сразу. Сколько видел, столько и занимал. А у Ани такой болезни не было. Она этих стульев не занимала, потому что вообще их не видела. А Егор выздороветь боялся. Здорофобия у него была. Ему казалось, что когда он выздоровеет, – сразу копыта отбросит. Он думал, точнее, думал, что думал… в общем, боялся как Аня стать. Потому и не женился. У Ани же до него был другой, предыдущий. Он все стулья видел и даже сидеть мог на одном. И все бы хорошо, но встать он не мог. Он думал, что если встанет – сразу заболеет. Аня, конечно, чувствовала, что что-то не так, но помочь не могла, она ведь и стульев не видела, да и его самого с трудом различала. Что сказать еще… комод был у них. Никто его открыть не умел. До Егора. Егору вообще после того случая понравилось комоды открывать. Всем девкам соседским комоды пооткрывал. Они сами его просили. Им с открытыми комодами и из дому выходить не надо было, сидели и смотрели на свои комоды или тоже структурировали…

А Егор потом выздоровел, когда всем комоды открыл. И звать его начали тогда Максимом».

Когда учитель вышел из комнаты, Андрей продолжал стоять в таком же положении. «Ну и херня, – выплеснул учитель. – Опять Фрейда наелся? Нет, логика на этот раз, есть, но чему я тебя учил? Где образы, где художественность? Хорошо, допустим, ты взял эту тему. Но тогда где, мать их, грачи… задубевшие…простертые, как черные дыры? Где гроздья рябины, горькие, как обида возлюбленной, или на худой конец виноградные, спелые, как девичья грудь? Где пряди первокурсницы, нежные, как южный ветер? Где смятое нетерпением платье? Где все то, что я в тебя вкладывал?»

– Но учитель, – пророкотал Андрей, – это ведь… это автобиография, точнее родословная, из схем.

Учитель встрепенулся, он, кажется, начал понимать, о чем шла речь.

– Неужто и впрямь… Тебе удалось вызвать память о людях? О неразвоплощенных людях?

– Ну да, – радостно прокудахтал Андрей.

– Получилось, – прошептал учитель.

Он попытался обрадоваться, но не смог, внезапная тоска затуманила его сознание, тоска по жившим когда-то людям, поколениям и эпохам. За его необычайно долгий век сердце так и не смогло привыкнуть к одиночеству и ощущению того, что он последний представитель человечества, – крайнее звено длинной цепи эволюции. Он был тем, кто должен завершить процесс жизни на планете и покинуть ее, отработавшую свой срок. Точнее, сгореть вместе с останками этой огромной гостиницы, в которой он столько всего пережил. Со всех ее континентов уже давно выселили постояльцев, выжавших из ее недр последние соки. Остался только он, обремененный своей непосильной задачей. И естественно никакое обучение-очеловечивание роботов не могло отвлечь его от мысли, что через 1034 дня все прекратиться… «Еще 1034 дня работы», – подумал учитель.

– Ну, тогда можешь не исправлять, – выдавил он старческим дыханием, – пусть так остается, ты умница, Андрей.

– Спасибо, – сверкнул глазами А-no, – я боялся, что тебе не понравится.

Левша

В XIX веке была известна легенда о тульском умельце Левше. На самом деле Левша был персонажем реальным, о чем свидетельствуют документы, найденные моим прадедом в закоулках собственного хозяйства. Оказалось, его прабабка была уроженкой деревни Безротово, куда Левша был свезен на выкорм и воспитание убогой матерью своей Прасковьей. Что подтверждено архивной отметкой старосты деревни: «XVIII в. от РХ – мальчик сын Прасковьи».

В самом раннем своем младенчестве там же в Безротово Левша был окрещен и переучен бабкою на правшу. Из семейного архива сохранились об этом несколько записок, составленных дедом, в грамоте пребывающем: «Он кжо теръ пля праворучиньки. Ведеро, те палка, те лошка, те бултышка, те козы вымена». А также определение самого Левши, будучи уже отроком нрава задорного, обученного грамоте дедом в случайно уцелевшем послании знахарке после конца деревни: «Тонешиньки овса волоси глядеть можу а дылда те кобыла, те свинятка, те дубина, те обрыва, те…те… плывучи расплывно, хыть рука правёха цилехонька цилёха».

Данные документы – неоспоримое свидетельство реального существования Левши – великого мастера, прославившего Тульскую землю.

От имени народа