Новый год. Раньше я думал, что это такой праздник, когда все мощно гуляют, киряют, слушают угарную музыку, от коей сходят с плеч лавины и тают льды материков оледенелых (или это на Пасху?), мешающие делу любви и дружбы, когда все, от мала до велика, гогочут и любуются, а потом идут вместе спать, когда первые встречные рады тебе тем более, чем слабее ты держишься на ногах. На этот самый праздник шел я – дом, множество этажей, лифт, номер квартиры – вот мой примерный маршрут. В дверях, далее в коридоре, далее в кухне столкнулся я со столькими-то незнакомцами и парой знакомцев. Покуда винные пары, блуждали в духовых шкафах и прочих весях, вошел и сам Егор. О, как он незаметно так вошел!!? И правда, с дамой в юбке и… с часами!
Лети-лети, троллейбусный билет по рельсам, а сам ты поудобнее приляг, хоть прямо тут в соседней комнате, где на виду у всех, я рельсы расстелю. Ты улыбаешься… улыбаешься, и даже я улыбаюсь, Эрика… а точнее я плачу и не могу припомнить больше ничего, лишь грязный пол и рельсы, что грудь героя переехали в степи шестнадцать раз, когда наутро вышли все, а он остался. Скорее всего, он там прямо и помер, а если б не помер, то очень бы себя жалел. Давайте все же думать о хорошем, – он сдох, сдох, как медуза в соусе на медленном огне, под музыку Вивальди. С тех пор «Времена года» – любимая пластинка?
У старшего брата было дофигища музыкальных инструментов: дудки и колокольчики, поющие чаши и тамбурины, свистульки и перкуссии, именно у него я впервые увидел варган. Старший брат взял какую-то проволоку, прижал ее к губам и…не помню, что было потом, я вообще плохо запоминаю самые сильные моменты своей жизни, я в них как бы теряю себя во времени.
В общем, следующие два с половиной года я провел между пустотой, сгрудившейся вокруг меня так тесно, что некуда было положить книгу, и фабричной общагой старшего брата. Он жил в маленькой комнате, в самом конце темного коридора, иногда посещая Егора, встречающегося в это время с какой-то черноволосой замужней женщиной или кем-то еще.
Помимо музыкальных инструментов в той самой его комнате были книги и пластинки, собственно, там не было больше ничего, только импровизированный стеллаж, наполненный сиянием самых нужных для него вещей.
Я даже прочитал некоторую часть его книг и немного смутился, открыв для себя этот странный процесс, оказалось, что чтение – это может быть весьма недурно, при условии что книга попадает к тебе от нормального человека. Старший брат не жил в семье, потому что проводил время по-особенному. Даже Егор казался в сравнении с ним обывателем и становился все традиционнее и традиционнее: если когда-то мы могли, как истинные садоводы дьявола, прививать оторванные с могил кресты к ветвям засохшей яблони соседки – бабушки безногой, и писали корявыми буквами на гаражах «Смерть гопникам и крестьянинам!» (будучи абсолютно уверенными, что это имеет прямое отношение к религии в целом и православию в частности), то теперь по виду Егора можно было сказать, что он работает менеджером в «динамично развивающейся…».
Брат тратил все свободное время на то, что исписывал какие-то бумаги, делал кучу зарисовок, расчетов и чертежей, в которых я ни черта не понимал. О, старший брат, почему ты не воспринимаешь меня всерьез, почему? Я ведь весь такой не как все! Я злой и дикий, я даже лютый, я – панк! Брата это совершенно не волновало, он относился ко мне как к чему-то нормальному, обычному, если не сказать ужасное слово «милому», и это разливало канистры с напалмом в потемках моего нутра, и свечи площадей рыдали воском; чем длиннее и грязнее были мои волосы, чем разодраннее мои носки и обноски, чем отечнее лицо, – все, от чего люди на улице переходили на другую сторону дороги… нет, старший брат явно не был простым человеком. Но самое главное, что он мне ничего не навязывал. Как оказалось позднее, он был еще и художником, но никогда не показал мне ни одного мазка, не объяснил ни одного правила и приема. Вместо этого он сказал, если хочешь научиться – научись. Черт! Однажды идя от него ночью к себе домой, я не удержался, – неужели я хочу быть на него похож!!? Ответа не последовало, он растворился в воздухе вместе с Геной, Пашей, Сашей, Петром и другими.
Эрику я больше никогда не встречал и не встречу. В билетном ларьке вместо нее теперь сидела какая-то жирная бабища. Теперь я знаю, что когда человек или вещь выполняют свою миссию в твоей жизни, они исчезают навсегда. Ты можешь узнать ее адрес, заявиться к ней домой, сидеть под дверью месяц. – Оттуда никто не выйдет. Просто этот человек стал Тобой, ты ждешь под Своей дверью!