Читаем За границами снов полностью

Егор стремительно превращался во что-то неприятное. (Во взрослое?) Он был по-прежнему мил и иногда даже вызывающ, но все это были лишь фрагменты осени минувшей в лесу в разгаре лета. Нам по-прежнему было что вспомнить и нечего рассказать детям, но… А кстати, надо быстренько разобраться, хочу ли я детей? Давайте будем откровенны – дети это мерзко! Они не нужны нам, а мы не нужны им. Давно пора сказать, что дети должны расти в инкубаторах, а после воспитываться специально обученными людьми, чтобы не стать такими же уродами, как их мамы и папы. Старший брат не разделял моего негодования, он был, черт возьми, гений, гребаный гений, работающий сторожем за сто пятьдесят рублей в день. Если ничего не жрать полгода, он, наверное, мог бы скопить на велосипед, но, мать его, он был гений. Так вот, он относился к детям ни плохо, ни хорошо, а с точки зрения пользы для будущих поколений: мы должны ненавязчиво помогать им развиваться, мы не должны их хотеть и не должны отвергать, в противном случае мы будем однобоки и дети наши тоже, и дети их, и дети их детей, и поколения на века вперед будут топтаться на месте с краю дороги, а истина останется посередине.


Однажды проснувшись, ты не сможешь вспомнить, как звали того милого щенка лайки, которого переехала машина. Кишки были размотаны по асфальту прямо перед твоей калиткой, кругом была тишина и покой. Припекало, а по грязной шерсти и успевшей уже запечься крови ползали мухи. Но как его звали – ты не помнишь.

В какой-то момент я понял, что Егор, которого я создал, который был моей любовью и смыслом, – окончательно разложился. Тогда старший брат сказал: «Пора тебе идти и принять посвящение».

– Что за херня?! Какое еще крещение? – вырвалось у меня.

– Друг мой, ты варишься в своем мире, мир, который составляет общество, ни лучше и ни хуже, но ты должен хорошенько узнать его, чтобы идти дальше.

А что мне, грязному и нагому, обожающему и жалеющему себя, молодому и несчастному, не находящему своего места нигде, отвергающему жизнь и принимающему жизнь… короче, брат, я сделаю, как ты скажешь. Он посоветовал мне уехать, с какой-нибудь экспедицией, на картофельные раскопки, на поиск золотого руна, на прииски, в общем, пожить в горах, в лесу, в пещере, с киркой и белкой акварельной, пожрать из котелка походные харчи и хлеба двести грамм. Он же не мог мне сказать прямо, что я несамостоятельный, никакой, что я сырое тесто! Делать было нечего, я прошелестел пару газет с объявлениями и, на удивление быстро, нашел то, что надо, – набиралась команда рабочих для помощи в исследованиях группе ученых с перемещением по всей гребаной Евразии в течение времени от года до двух. За это платили какие-то деньги, я даже не стал спрашивать сколько, мне это подходило! Через два месяца, когда я зашел проститься со старшим братом (в это время он начал учить меня делать карандашные наброски, ориентироваться на местности, лечиться в полевых условиях, разбираться в камнях и растениях; я и не предполагал, что человек может столько знать), он вручил мне подарок. Это был один из его варганов.

– О, брат, я даже не могу сказать простое «спасибо», потому что это – ничто.

– Да ерунда, приедешь – проставишься.

Я знал, что это было сказано для того, чтобы успокоить мои чувства, взбодрить, – он ведь не пьет и питается в день по крохе.

– Ладно, поляна с меня, – сказал безусый, неопрятный, неопытный.


Два долгих года жил герой в палатке, был кавалером воинства коровьего и овцепасом выцветших дружин, представлен к ордену, но не явился в срок и орден заржавел под проливным дождем меж юрт, а главный по находкам говорил, что обнаружены следы, по коим следует судить, что Дарвин – древний предок человека, в то время как по радио поют, что им был некий Кришна с Радхарани, и тут я вспомнил грязное ведро, что выловлено было из болота, точнее статую, которую два дня вытаскивали краном водолазы, на третий поломав к чертям стрелу; в общем, укус гадюки в первый же месяц моих «раскопок» я еле пережил.


О старший брат, в беспросветной тоске взываю я к тебе, – слышишь ли ты мою ночную песню? а звук варгана? видишь ли ты мои рисунки?..

Перейти на страницу:

Все книги серии Антология Живой Литературы (АЖЛ)

Похожие книги

Поэты 1840–1850-х годов
Поэты 1840–1850-х годов

В сборник включены лучшие стихотворения ряда талантливых поэтов 1840–1850-х годов, творчество которых не представлено в других выпусках второго издания Большой серии «Библиотеки поэта»: Е. П. Ростопчиной, Э. И. Губера, Е. П. Гребенки, Е. Л. Милькеева, Ю. В. Жадовской, Ф. А. Кони, П. А. Федотова, М. А. Стаховича и др. Некоторые произведения этих поэтов публикуются впервые.В сборник включена остросатирическая поэма П. А. Федотова «Поправка обстоятельств, или Женитьба майора» — своеобразный комментарий к его знаменитой картине «Сватовство майора». Вошли в сборник стихи популярной в свое время поэтессы Е. П. Ростопчиной, посвященные Пушкину, Лермонтову, с которыми она была хорошо знакома. Интересны легко написанные, живые, остроумные куплеты из водевилей Ф. А. Кони, пародии «Нового поэта» (И. И. Панаева).Многие из стихотворений, включенных в настоящий сборник, были положены на музыку русскими композиторами.

Антология , Евдокия Петровна Ростопчина , Михаил Александрович Стахович , Фёдор Алексеевич Кони , Юлия Валериановна Жадовская

Поэзия