За границами снов

Диалог с начальством был коротким. Билеты заказаны, Аннет обрадована по телефону, и любимая соломенная шляпа летит в чемодан. А я лечу отсюда. Туда, где нет дождя.

Стюард – само обаяние, чего не скажешь о соседе справа. Он не то чтобы не хорош, скорее наоборот. Но я почему-то очень не люблю людей, которые с первого взгляда вызывают симпатию практически у каждой человеческой особи, независимо от пола. Мой сосед был именно таким. Высокий блондин лет сорока – из тех, что в Германии тридцатых называли «истинный ариец». Диссонанс в его образ вносил разве что взгляд – резкий, холодный, напоминающий рентген. Но глаза от газетного листа он поднимал редко, и очарованные мотыльки женского пола не видели этого самого взгляда – им доставались лишь лучезарные улыбки. Меня же он как-то сразу отделил от этого порхающего вокруг него роя. Видимо, в его миропонимание как особь женского рода я не вписывалась. Короткая стрижка, классические джинсы и белая рубашка – образ скорее антисекси. Я не обладала аквамариновыми глазами в обрамлении пушистых ресниц, буйной гривой смоляных или белокурых локонов; о наличии или отсутствии неких форм на моем теле можно было только догадываться, потому что джинсы я предпочитаю обычные, – те, что на талии и не где-то намного ниже, а пуговицы на моей рубашке обычно застегнуты практически наглухо. Нет, я не монахиня в постриге и не феминистка в третьем поколении. Просто в обычной жизни именно в таком виде мне удобнее. Если будет необходимо – то все женские атрибуты обязательно появятся, и глаза будут сиять, и волосы блестеть, и формы присутствовать. Главному редактору все равно, как я выгляжу – интервью я не беру, скорее наоборот – правлю опусы смоляных и белокурых локонов. Я умею и люблю писать. Это мое главное достоинство, и руководство его ценит. Так что мой внешний вид – скорее процесс долгой культивации именно образа «оно». В трамвае мужчиной меня не называют, но и как объект приставаний обычно не расценивают. Но соседний ариец, видимо, на нейтральные реакции был не способен, поэтому окружающих барби он очаровывал, мне же отвечал сквозь зубы. По иронии судьбы я сидела у иллюминатора и постоянно его теребила. Пробормотав очередное «извините», я набросила плед на колени и закрыла глаза. Ближайшие три часа я планировала провести в полудреме, практически не беспокоя нервного соседа. Мне снились рыбки. Красивые, маленькие, яркие. Их танец завораживал и успокаивал. Уходил прочь московский дождь, и ласково грело милое островное солнышко. Мой сосед напомнил о себе по прилету. Выяснилось, что машину за ним прислать забыли, а виллу он снял рядом с «Бабочкой» Аннет. Так что, злорадно улыбаясь, я предложила ему соседство еще и в машине. Он, как ни странно, совершенно искренне поблагодарил и согласился. Еще сорок минут бок о бок прошли практически незаметно. Я дремала, он что-то читал. И даже улыбнулся, увидев, с какой неподдельной радостью и нежностью встретила меня Аннет. Следующие несколько дней были тихи и прекрасны. Из райской дремы меня вывел звонок соседки – постоянной спасительницы моей домашней оранжереи.

– Литта, детка, кому ты на сей раз оставила ключи от своей квартиры?

– Нике, секретарю из редакции, она обещала зайти хотя бы раз и полить цветы. А что случилось?

– Да как тебе сказать. Пропала твоя любимая собака, картина с собакой. Черт, даже не знаю, как сказать. Рама есть, картина есть, а собаки нет.

– Как это рама есть, а собаки нет?

– Нет. Только поводок.

– Рама, картина и поводок. А собаки нет?

– Да.

– Но это бред какой-то. Ольга Викторовна, я вернусь завтра, тогда и разберусь. Напоминает чью-то плохую шутку.

– Как скажешь. Мне показалось, что лучше сказать тебе об этом.

К утреннему кофе в обществе Аннет я спустились в легком шоке. Новость была как минимум странной.

– Представляешь, Аннет, у меня дома пошалил странный домушник.

– Юллита, а домушник это кто?

– Вор, специализирующийся на квартирных кражах.

– И что украли?

– Да в том-то и дело, что, судя по всему, только кусок картины.

– Как это кусок?

– Вот и мне интересно.