За гранью

Утром в понедельник солнечные лучи, проникнув сквозь неплотно задернутые занавески на кухне Бэнкса, отразились от начищенных до блеска сковородок и кастрюль, висящих на стене. Бэнкс сидел за сосновым кухонным столом с чашкой кофе и тостом, намазанным джемом, перед ним лежала развернутая утренняя газета, из включенного приемника неслись звуки «Вариаций на тему Томаса Таллиса» в исполнении Воана-Уильямса.[32] Но он не слушал и не читал.

Он проснулся около четырех утра, оттого что его голова раскалывалась от миллиона крутившихся в мозгу подробностей расследования, и, хотя Бэнкс чувствовал себя усталым как собака, он знал, что снова заснуть не сможет. Когда же, наконец, завершится расследование дела Хамелеона, старший инспектор Гристхорп вернется на работу, а он приступит к исполнению своих прежних обязанностей! Ответственность руководителя специальной группы за последние полтора месяца вконец вымотала его. Все признаки хронической усталости были налицо: краткий сон, тревожные сновидения, что усугублялось постоянной нездоровой пищей в сочетании с обильной выпивкой и большим количеством сигарет. Однажды ему уже случилось оказаться в состоянии такого же морального и физического истощения, когда он несколько лет назад ушел из столичной полиции и перебрался в Северный Йоркшир, надеясь на новом месте зажить спокойно. Разыскная работа ему очень нравилась, хотя временами казалось, что деятельность полицейских превратилась в игру для молодых. Наука, новые технологии и изменения в организационно-управленческой структуре отнюдь не упростили самого розыска, зато усложнили жизнь. Бэнкс понял, что он уже вплотную подобрался к своему карьерному пределу, а этим утром ему в голову пришла вполне серьезная мысль: не уйти ли с работы?

Услышав шаги почтальона за дверью, он вышел в прихожую, чтобы поднять с пола свежую корреспонденцию. В привычной куче счетов и рекламных проспектов он заметил надписанный вручную конверт из Лондона и сразу же узнал этот аккуратный округлый почерк.

Сандра.

Сердце забилось в горле; Бэнкс, собрав все бумаги, вернулся в кухню, самую любимую комнату в доме — хотел прочесть письмо именно там. Он давно надеялся получить его, но содержание послания словно погасило яркое утро за окном, а кухня показалась темной и мрачной.

Дорогой Алан!

Мне известно, что Трейси рассказала тебе о моей беременности. Жаль, что ты услышал об этом именно от нее, но ничего не поделаешь. Я надеюсь, теперь ты поймешь необходимость нашего развода и будешь действовать соответственно изменившимся обстоятельствам.

Искренне твоя

Сандра.

Вот так-то. Холодная, формальная записка. Для себя он решил, что не отвечал на ее просьбы о разводе, поскольку не считал это делом первостепенной важности, да и вообще не видел необходимости спешить. Вероятно, в глубине души он по-прежнему оставался верным Сандре и в каком-то дальнем, скрытом уголке души еще лелеял надежду, что происходящее — всего лишь ошибка или дурной сон, и он однажды утром снова проснется в иствейлском типовом доме, а рядом с ним будет Сандра. Не то чтобы он очень этого хотел, тем более сейчас, но как будто желал убедиться в том, что не очерствел окончательно и еще способен лелеять в душе столь неразумные желания.

И вот на тебе!

Бэнкс отложил письмо в сторону, чувствуя исходящий от него холод. Почему он не может просто выбросить все это из головы и жить дальше, как это со всей очевидностью сделала Сандра? Из-за чувства вины за случившееся с его нерожденным ребенком, из-за того, что почувствовал облегчение? Этого он не знал.

Он смахнул письмо со стола на пол, взял портфель и пошел к машине.

Этим утром он намеревался поехать в Лидс, но попозже, сначала решил заскочить в участок, разобрать хотя бы часть бумажных завалов и поговорить с Уинсом. Дорога из Грэтли в Иствейл проходила, по мнению Бэнкса, по удивительно красивым местам — так он решил, когда первый раз ехал по этому маршруту. Узкое шоссе отлого взбирается наверх; из машины открывается вид на расположенные в долине, как будто спящие деревни, на извивающуюся и уходящую влево реку; на поля, покрывающие крутые склоны; в правой части долины — пастбище, по которому разбрелись овцы. Но сегодня он не обратил на привлекательный пейзаж никакого внимания отчасти потому, что уже вволю налюбовался им, отчасти из-за того, что был расстроен письмом Сандры.