За гранью

— Эта песня называется «Жалоба Ультера», — сказал он. — Немногие помнят ее в наши дни. Тысячу лет назад произнес эти слова король Ультер, стоя на коленях в алом от крови снегу. Он был ранен, разбит и замерзал от холода. Тысяча волков — отборных воинов его личной гвардии — лежали мертвыми вокруг своего предводителя и повелителя. Тысяча вульгримов — самых могучих и бесстрашных бойцов во всем Торингарте — последовали за ним через Зимнее море, чтобы скрестить оружие с приспешниками Бледного Властелина. И вся тысяча полегла здесь, подобно срезанным серпом колосьям. Еще десять тысяч ратников пали в ущелье Теней, растерзанные когтями и клыками неисчислимой орды фейдримов — столь свирепых и кровожадных, что они продолжали рвать и уродовать тела, своих жертв даже после того, как те испускали последний вздох. Но такова уж природа этих несчастных созданий, безвозвратно изуродованных по воле Бледного Властелина, их хозяина: если они не могут обратить свою ярость на врагов, она неизбежно обращается против них самих. — Мягко ступая по ковру, Фолкен двинулся в обход стола, одновременно продолжая рассказ. — В живых остались всего дюжина приближенных эрлов, знаменосец Ультера и его любимый шут. Он проиграл, и мысль о том, что Фаленгарт больше некому защитить от пришествия Тьмы, сводила его с ума. А когда он поднял голову и посмотрел сквозь Оскаленную Пасть в долину, то узрел самого Бледного Властелина, выезжающего из Имбрифейла. — Голос барда окреп и обрел звучность органа; вспугнутые голуби покинули насиженные места и принялись беспорядочно носиться под сводами. — Конь его был огромен и черен, как беззвездный мрак. Подкованные копыта высекали из камня снопы искр. Но сидящий на нем всадник был бел — бел от головы до пят. Три огня пылали на его белоснежной груди: зеленый, синий и красный. То были три Великих Камня, составлявших Имсаридур — Железное ожерелье, некогда похищенное Врагом у темных эльфов. Заключенной в нем одном магии с избытком хватило бы, чтобы обратить в рабство весь Фаленгарт. А вслед за Фаленгартом и всю Зею. Бледный Властелин не торопился. Он был уверен в победе. Да и кто мог ему противостоять? Кучка жалких людишек, окровавленных и падающих с ног от усталости? Раненый король? Или, может, кривоногий коротышка-шут, хнычущий от страха, но не забывающий при этом распевать свои дурацкие песенки?

Фолкен сделал паузу, чем немедленно воспользовался Бореас. Гнев короля улегся, но на лице и в глазах по-прежнему читалась неприязнь.

— Повесть твоя печальна, Черная Рука, — заметил Бореас. — Печальна и трогательна. Так ведь ты на то и бард, чтобы трогать сердца и души слушателей. Готов признать, что рассказчик ты превосходный, только я никак не возьму в толк, какое отношение к Совету Королей имеют все эти старинные сказки?

— Прямое, ваше величество, — спокойно ответил Фолкен, проведя пальцами по поверхности разбитой руны. — Как только я закончу, вы в этом убедитесь. И все остальные, надеюсь, тоже. Итак, — возобновил рассказ бард, — король Ультер узрел приближение Бледного Властелина, и сердце его упало, а душа наполнилась отчаянием. Он не боялся смерти, но его повергала в трепет мысль о том, что победа Врага означает гибель всего светлого и прекрасного на Зее. Но тут перед глазами Ультера разлилось серебристое сияние. Он повернул голову и увидел три скользящие к нему по заснеженному полю брани фигуры. То были светлые эльфы. Их стройные высокие тела облегали одежды из тончайшей материи, словно сотканной из звездных лучей, а благородные, прекрасные и одухотворенные лица светились неземным светом. При взгляде на них сердце Ультера укрепилось, душа преисполнилась восторгом, и владыка Торингарта склонил голову.

— Бледный Властелин близко, — сказал один из эльфов, — но еще не все потеряно. Обнажи свой меч, король Ультер, и выстави его прямо перед собой.

Появление их так подействовало на Ультера, что он повиновался приказу, не рассуждая и не задавая вопросов. Вынув из ножен свой родовой меч Фелринг, некогда откованный в тех же гномьих кузнях, что и Имсаридур, он выставил перед собой клинок, покрытый еще не успевшей высохнуть кровью врагов. И тогда все трое светлых эльфов, обняв друг друга за плечи, разом бросились на меч.

— Нет! — горестно вскричал Ультер, но было уже поздно: клинок, что был прочнее любой стали и острее любой бритвы, уже пронзил тела эльфов насквозь. Но что за чудо? Ни капли крови не пролилось на снег, а из зияющих ран вырвался сноп света столь ослепительного, что король был вынужден зажмурить глаза и отвернуться. Когда же он вновь обрел способность видеть, эльфы бесследно исчезли, а клинок меча, на котором не осталось ни единого кровавого пятнышка, засиял так, словно его только что отковали заново из того самого материала, из которого сделаны звезды.