За гранью долга

— А Вилы уже видны? — негромко спросил Суор. И тут же почувствовал себя дураком: разглядеть хребет с тремя белоснежными пиками посередине в свете звёзд мог, наверное, только филин. Или сова…

— Нет… — усмехнулся отец. — Но только потому, что темно… Зато днём их не увидит только еле…

— Крик! Ты слышал ЭТОТ крик, Комель?! — перебил его Кугс. И от его тона Зайцу стало не по себе.

— Да… — хрипло ответил отец и, изо всех сил дёрнув за поводья, заставил Гриву остановиться…

— Лежи тут… Мы быстро… — голос отца донёсся откуда-то издалека. И у Зайца тут же перехватило дух от дикого, ни с чем не сравнимого ужаса. Он мгновенно оказался на ногах и, стараясь не шевелить примотанной к груди правой рукой, аккуратно сполз с телеги. А потом, по дуге обойдя Гриву, с трудом нашёл взглядом два полусогнутых силуэта, бесшумно скользящих вдоль нависающей над дорогой скалы…

Как ни странно, никаких криков Суор так и не услышал. В ущелье было тихо и спокойно — прыгая по камням, негромко журчала река. В наваленных на телегу брёвнах еле слышно посвистывал ветер. Негромко похрапывали лошади, радующиеся короткой остановке…

«Может, им показалось?» — подумал мальчишка. И почувствовал, что замерзает: вставать на холодный ветер в мокрой от пота рубахе не стоило.

«Ну, вот, если я ещё и простужусь, мама меня вообще убьёт… — криво усмехнулся Суор и, вернувшись к телеге, принялся обустраивать своё ложе. — И папу — тоже… За то, что позволил мне заболеть. Поэтому накрываемся овчиной и стараемся заснуть: как говорит Марфена, лучше сна травника нет…»

— Заяц, ты что, опять спишь? — почувствовав рывок за плечо, Суор не удержался и взвыл от боли.

— Тихо!!! — Широченная, покрытая мозолями отцовская рука со всего маха запечатала ему рот. — Уходим отсюда! Немедленно!!!

— Комель! Что встал? Лошадь выпрягай!!! — услышав горячечный шёпот Кугса, Суор почувствовал, что снова трясётся от страха: в голосе дяди чётко слышался ужас!

— Ни слова, понял? — легонько встряхнув сына, отец убрал руку с его лица и, сорвавшись с места, принялся резать постромки.

Грива, почувствовав волнение хозяина, нервно переступила на месте и негромко заржала.

— Что смотришь? Помогай!!! — взвыл отец, и тут же откуда-то из-за поворота ущелья раздался еле слышный лязг…

— Услышали… — выдохнул Куге и, взлетев на свою Гриву, попытался поднять её в карьер. Старая кляча, забывшая, что такое двигаться бегом, возмущённо фыркнула и, слегка поддав задом, неторопливо двинулась вверх по ущелью.

— Руку… — не дожидаясь, пока сын среагирует на его шёпот, Комель вцепился в его рубаху и рывком посадил его перед собой.

Невесть как удержавшись в сознании, мальчишка судорожно вцепился в отцовскую рубаху… и чуть не упал с лошади, услышав следующую фразу:

— Запруда пала… За поворотом ущелья — делирийцы… Добивали пару посыльных…

Глава 25 Граф Томас Ромерс

…Тридцати шести сменных лошадей на почтовой станции, естественно, не оказалось: вбежав в конюшню, Том ошалело оглядел полупустые ряды стойл и схватился за голову: о продолжении скачки в том же темпе, каком отряд двигался с утра, можно было забыть.

— Всё нормально… Седлаем тех, которые есть… — проскользнув между плечом Ромерса и дверным косяком, усмехнулся один из подчинённых шевалье Пайка. — Да не дёргайся ты так: для такой деревеньки, как эта, коней вполне достаточно! Вон, аж двадцать штук! Главное, чтобы их хватало его высочеству, его телохранителям и тебе. А мы можем и пешим по конному…

— Как? — решив, что ослышался, переспросил граф.

— Увидишь… — жизнерадостно рассмеялся воин и, подхватив со стеллажа вальтрап,[35] набросил его на спину каракового жеребца…

…Через полчаса Томас почувствовал себя не в своей тарелке — он, оруженосец графа Утерса, восседал в седле, а его сюзерен, вцепившись в стремя его коня, бежал! Как и вся безлошадная половина воинов Правой Руки! И при этом умудрялся ехидно подначивать возмущённого такой несправедливостью оруженосца:

— Да это не бег, а отдых. Вот если не держаться, то устаёшь значительно больше. И потом, бежать по такой дороге — одно удовольствие: она уже подсохла, но ещё не пылит. Вот разберёмся с этим заговором, я займусь твоими тренировками, и ты почувствуешь, как это здорово. На своей шкуре… Нет, можешь не уговаривать — пока я не могу тебе этого позволить… Почему? А думать ты не пытался?

Ответ, возникший в его собственной голове через пару минут раздумий, оказался удивительно прост: после такой пробежки он как минимум пару дней не смог бы ходить. Вообще! Значит, должен был превратиться в обузу. Что в сложившихся обстоятельствах было смерти подобно.

— Хорошо, милорд… Я подожду… — кивнул он. Но думать не перестал.