За гранью мира алая заря

За гранью мира алая заря,
Откуда смотрят миллионы глаз.
В них холод, словно ночи февраля.
И каждый взгляд, как смертоносный газ.
А мы отсюда, тихо, из ночи.
Глядим, точа клювы и коготки.
Когда к багряной дверце подберем ключи,
Они отпустят наши поводки.
Они отступят в раскаленный жар,
В огонь Светила, что спасало их.
А мы чернильной ночью заклюем пожар.
Хорошим — гвозди! Звезды для плохих!
Они живут в счастливейшем из мест,
А мы пока в бездонном море тьмы.
И чтоб их жизнь не раскорячил крест,
Нам приготовят телеграфные столбы.
Им — солнце, чистый воздух, даль.
Нам — звезды, как кусочек янтаря.
Разрежет жизнь на радость и печаль
Граница мира — алая заря.

— Ну, — пожала плечами Маруша. — И где тут любовь? Скотобойство одно. По мне на любовную лирику больше то, про карты, смахивает.

— Ты упустила главное, — заметил кот. — Местоимение «Мы».

— Причем тут оно?

— А ведь любовь — это не «ты» и «я». И даже не «без тебя весь мир померк». Первая стадия любви — завоевание. Когда две личности ищут что-то общее. Но вот завоевание свершилось. Что дальше? — кот сделал паузу, словно решил сначала сам ответить на заданный вопрос. — Для многих — привыкание, когда общество видит «мы», но на деле все глубже чувствуешь «ты» и «я». И только горстка счастливчиков, для которых «мы» продолжает звучать, идут дальше, — кошачьи глаза теперь казались кусочками лазоревого неба, которое прорвалось сквозь серость осенней грусти. — Им всегда в одном направлении, какие бы преграды не возникали на пути. Это и есть настоящая любовь. Все остальное — отмазки, да оправдание собственных слабостей.

Маруша недоверчиво хмыкнула. Вот ведь, моралиста принесло на ее голову. Нет, если бы стихи про любовь довелось сочинять ей…

— Глянь чуть влево, — зашептал кот, посмотрев мимо Маруши. Птичка незаметно скосила взгляд, рассматривая соседку. Да, той было чем гордиться. Змеиная шея позволяла просунуть голову в труднодоступные места. Рыбий хвост неласково шлепал по бокам тех, кто ненароком осмелился прислониться к спине, объятой черепашьим панцирем. И только клюв подкачал, поскольку выглядел так, словно его позаимствовали от самой обычной курицы.

— Птица Хоо, — пояснил кот.

— Она тоже будет выступать?

— Нет, — фыркнул кот. — Но ее появление всегда служит счастливым предзнаменованием. Не пойму только, за что ее упекли в клетку. Однако, готов поспорить, призрачные стаи через час-другой опомнятся и выволокут эту особу обратно. Я еще не встречал никого суевернее мертвых птиц.

— Чего пялишься, ты, чудо в перьях? — нелюбезно пророкотала птица, несущая счастливое предзнаменование. — Шагай отсюда, пока лапы целы.

И Маруша на всякий случай спряталась за своего пушистого спутника.

22

— За что они так не любят день? — прошептала маленькая птичка. — За что ненавидят зарю?

— Видишь ли, — коготок задумчиво царапнул пол, — оставшимся в ночи никогда не добраться до зари. Никогда! А все недостижимое так и тянет обругать, унизить, вывалять в грязи. Тогда не то что к нему приблизишься, но почувствуешь, как оно стало не таким уж необходимым. Трудно любить неосуществимую мечту. Гораздо проще ее ненавидеть. А ненависть, как якорь, тащит за собой мертвечину во все новые миры, куда довелось тебе долететь. Так, не успев почувствовать радость, ты убиваешь ее на корню. И, сама того не желая, портишь волочащимся за собой гнильем то, что зовется аурой мира. А после…

— Хочу червячка, — безапелляционно заявила Маруша, и кот тут же умолк. Не дожидаясь милостей от природы, птичка подцепляла извивающиеся красные спиральки, пока не насытилась.

— Сейчас я им поясню все особенности перелетных маршрутов, — после плотного обеда настроение стало бодрым и боевым, и Маруша ввинтилась в пернатые ряды, пробиваясь к центральному кругу.

— Погоди, — зашипел вслед кот. Но коты живут на свете не для того, чтобы указывать птицам. Особенно, когда их никто не просит.

— Я тоже неплохо сочиняю, — безапелляционно заявила Маруша, перекрыв птичий гомон первых рядов.

Птица-Секретарь опешила от подобного напора.

— Как ва-ас представить, милочка?

— Вот уж тебе не милочка, — Летящая в Вирию смерила ведущего хмурым взглядом. — Представь меня, как Марушу, птичку верхнего уровня.

— О, о! — раскрыл клюв Пятнистый Лунь, на секунду утративший положенное по должности хладнокровие. Разговоры в первых рядах смолкли. Птицы сверлили Марушу удивленными взглядами.

Не растерялся только ведущий.