За гранью слов. О чем думают и что чувствуют животные

Тем не менее – что удивительно – исследователи, описавшие эту сцену, делают следующий вывод: «Таким образом… пятнистые гиены, по всей видимости, не демонстрируют понимания мыслей и намерений других».

Как это? Они же только что описали способность гиен к обману. Далее следует совершенно необъяснимое заявление: «У нас нет свидетельств, что гиены вообще знают что-либо о психическом состоянии и намерениях [других гиен]… если они не получают непосредственных сенсорных сигналов, которые несут такого рода информацию»[84].

Погодите, о чем они говорят? Восприятие сенсорных сигналов – видеть вас, наблюдать за вашими действиями – это единственный способ «вообще знать что-либо» о вашем текущем психическом состоянии или ваших намерениях. Разве это не очевидно? У меня вопрос: почему исследователи судят об умственных способностях животных по стандарту, которого не может достичь человек? Ложь доказывает: лжец понимает, что другой может иметь противоположные интересы, а из его незнания можно извлечь пользу. Это и есть «теория разума».

История из Танзании. Два самца высокого ранга соперничали. Чтобы сохранить свое доминирующее положение, каждый из них нуждался в поддержке одного и того же подчиненного самца. И каждый старался задобрить этого самца, подпуская его к способным к деторождению самкам. Когда «покровитель» становился скупым, подчиненный самец перебегал к другому доминирующему и так обеспечивал себе доступ к самкам. Еще одна история. Крейг Стэнфорд наблюдал, как один из самцов с нижних ступеней иерархии сделал вид, что бросает вызов вожаку. В результате доминантный самец отвлекся, доказывая свое превосходство всей группе, а хитрец воспользовался всеобщим замешательством и занялся сексом с молодой самкой. Изучив скопившиеся за тридцать лет десятки отчетов, посвященных вопросу о том, что шимпанзе знают о других сородичах, группа исследователей пришла к следующему выводу: «Шимпанзе понимают цели и намерения других, а также восприятие и знания других». Шимпанзе стремятся к власти и плетут интриги «с таким же усердием, как некоторые люди в Вашингтоне», отмечает Франс де Вааль. «Их чувства могут быть самыми разными, от благодарности за политическую поддержку до ярости, когда кто-то нарушает установленные правила, – говорит он. – Эмоциональная жизнь этих животных гораздо ближе к нашей, чем мы себе представляли».

Что означает это сходство? Это «комплимент» шимпанзе? Или оно бросает тень на нас? Шимпанзе держат перед нами зеркало, призывая увидеть в нем человекообразную обезьяну. Но мы часто не узнаем себя. Шимпанзе могут быть необыкновенно жестокими и честолюбивыми, как римские сенаторы, словно внутри у них скрывается человек, рвущийся наружу, джинн, ожидающий, когда его выпустят из бутылки в мир. Но мы, люди, уже вышли из бутылки. В том, кто мы и как мы себя ведем, есть гораздо больше причин для гордости и стыда. Если жестокость и агрессия – это плохо, то мы гораздо хуже любых существ, которые когда-либо населяли эту планету. Если сострадание и творчество – это хорошо, то люди, вне всякого сомнения, самые лучшие. Но все не так просто: невозможно быть только хорошим и только плохим. В нас сочетается и то и другое. Мы несовершенны. Вопрос в другом: в какую сторону смещается баланс?

Конфузы и странные идеи

Я никогда не отрицал, что формальные научные исследования в контролируемых условиях чрезвычайно полезны. Но никогда не забывал о том, что естественная жизнь животных слишком разнообразна и ее невозможно адекватно воспроизвести в лаборатории. Тем не менее многие специалисты по поведению работают в лабораториях (или, того хуже, на философских факультетах). Теперь давайте посмотрим, как исследователи, нарезая реальность тонкими ломтиками и маринуя ее в жаргоне, все путают и иногда сами попадают в неловкое положение.

Поиски разумной жизни на земле иногда приводят к забавным ситуациям. Одна любительница собак на протяжении двух лет снимала на видео собак в соседнем парке, а затем сделала следующий вывод. Если собака хочет поиграть с другой собакой, то обычно она исполняет «приглашение к игре» (знакомый нам «поклон»: передние лапы согнуты, зад поднят). Но если собака, которую приглашают играть, смотрит в другую сторону, то сначала ее внимание привлекают – например, ударом лапы или лаем. В одном из таких научных откровений исследователь сообщает нам, что они, похоже, реагируют на определенные когнитивные состояния. Другими словами, за два года наблюдения исследователь обнаружила, что собака способна отличить морду другой собаки от зада. Рискну заявить, что зад собаки нельзя назвать «определенным когнитивным состоянием». Почему бы не сказать, что собака привлекает внимание собратьев, прежде чем пригласить к игре? Слишком очевидно для того, чтобы выглядеть наукой?