За гранью слов. О чем думают и что чувствуют животные

Сегодня в лабораторных условиях можно спровоцировать ту или иную эмоциональную реакцию реципиента путем электростимуляции определенных мозговых структур. Выяснилось, что ярость и у человека, и у кошки возникает при раздражении током одного и того же участка мозга.

Есть и другие доказательства сходства наших с животными ощущений: например, аналогичные реакции на психотропные вещества. У крыс, так же как у людей, может развиться зависимость от психодислептических наркотиков, вызывающих эйфорию. Навязчивые состояния у собак являются результатом тех же патологий головного мозга, что и биполярное расстройство личности у человека. Это одно и то же заболевание, и для облегчения состояния пациентов используют одни и те же препараты.

Стресс приводит к выбросу в кровь животного тех же гормонов, которые можно обнаружить в крови издерганного человека. Так, в организме речных раков, получивших в ходе эксперимента слабые удары электрического тока, отмечался повышенный уровень кортизола – так называемого гормона стресса. После дозы хлордиазепоксида – транквилизатора, который раньше широко применялся при невротических расстройствах, – раки вылезли из укромных мест, где прятались, вновь начали ползать и копаться в грунте, то есть вести себя обычным образом. В отчете об эксперименте подчеркивается, что под воздействием стресса «…ракообразные демонстрируют невротические реакции, свойственные позвоночным».

Крабы и омары неоднократно по моей вине подвергались испытаниям значительно более серьезным, чем слабый разряд электрического тока, так что после такого заключения я испытываю угрызения совести. Может, перед тем как отправлять новую порцию ракообразных живьем в кипяток, стоит дать им (или себе) дозу хлордиазепоксида? Или вообще отказаться от креветок и сварить в этой воде спагетти?

Страх у многих животных «запускает» древнейшие биохимические механизмы, не претерпевшие в ходе эволюции никаких изменений, что вполне объяснимо: инстинкт самосохранения любого живого существа велит ему в условиях подстерегающей на каждом шагу опасности сидеть и не высовываться.

У полосатых аквариумных рыбок данио-рерио, которых часто используют для научных экспериментов, страх проявляется так: они начинают беспорядочно метаться по аквариуму и перестают копаться в грунте. Австралийский исследователь Кулум Браун отмечал подобное поведение как реакцию данио-рерио на большие дозы кофеина и феромонов – гормонального секрета, который рыбки выделяют как сигнал тревоги. Интересно, что их болевые рецепторы обнаруживают, как пишет профессор Браун, «…поразительное сходство с человеческими».

Ситуации, провоцирующие болевые ощущения, стимулируют «в переднем мозге рыб процессы, аналогичные тем, что отмечаются у человека». Как рыбак, я со всей ответственностью заявляю: допустить, что рыба чувствует боль, значит лишить себя удовольствия от занятия, связанного с причинением ей этой боли. Поэтому рыбаки вынуждены закрывать глаза на этот факт. По логике вещей такая важная первичная эмоция, как страх, должна зародиться на самой заре эволюции и неизменно сохраняться в ее ходе как защитный механизм, обеспечивающий выживание рядом с недремлющими хищниками. И эта логика оказывается верной. Исследователи, изучающие одного из крупнейших представителей заднежаберных моллюсков – аплизию (лат. Аplysia), которую также называют морским зайцем, – утверждают, что «…у беспозвоночных отмечаются реакции, функционально аналогичные страху, и это… свойственно многим представителям животного мира». «Поразительно, насколько схожи первичные эмоции у человека и животных!» – пишет Яак Панксепп, но на самом деле куда более поразительно наше по этому поводу изумление. А чего, собственно, мы должны ожидать?

Разные формы жизни обладают схожими первичными эмоциями, потому что более высокоразвитые живые организмы, несмотря на процесс эволюции, унаследовали от предшественников древнейшие эмоциональные механизмы. Так, генам, отвечающим за выработку мозгом окситоцина и вазопрессина – гормонов гипофиза, регулирующих в том числе и настроение, – не менее семисот миллионов лет. Скорее всего, они «…возникли одновременно с появлением у животных способности двигаться и принимать решения на основе прошлого опыта», – читаем мы в докладе исследовательской группы из Лёвенского католического университета под руководством Изабель Битс. «Если на дождевого червя внезапно падает луч света, – писал Дарвин, – червь тут же уходит в землю, словно кролик в нору». Но если светить на него долго, то есть пугать продолжительное время, он перестанет прятаться. Такая очевидная способность к обучению на прошлом опыте натолкнула Дарвина на мысль о наличии у дождевых червей «начатков умственной деятельности». Наблюдая за тем, как они оценивают пригодность того или иного объекта для закупоривания норки на период спячки, восхищенный Дарвин отметил, что черви «…заслуживают называться разумными, поскольку действуют практически теми же способами, какие использовал бы в аналогичных обстоятельствах человек».