За гранью снов

Мэтт подумала о своей прическе, одежде, ботинках. Через минуту дом легонько вытолкнул ее обратно на кухню. На ней все еще были сапожки для верховой езды и одежда странного цвета, хотя уже не столь ослепительно-лазурного. Волос ей уже было не видно. Она подняла руку и нащупала короткую стрижку.

— Спасибо, — сказала она. — Все это так странно. А если бы я захотела стать повыше ростом, или потолще, или рыжеволосой? А что, если бы я представила себя абсолютно другим человеком?

— Такое вполне могло быть, — ответил дом.

— Потрясающе!

В кухню вошел Эдмунд.

— Мэтт, все в порядке? — спросил он.

— Думаю, да. — Она посмотрела на свои руки, потом пощупала грудь, живот, ноги. — Я хорошо выгляжу? — спросила она, ощупывая свое лицо. Раньше она не особо задумывалась о лице и не рассматривала его. Вдруг она его сейчас неправильно представила? Дом бы этого сам не почувствовал. Он не разбирался в том, как должны выглядеть вещи и люди.

Если не считать того, что он знал от Натана. И от Джулио, и от Мэтт, и еще то, что он узнавал из снов.

— Ты выглядишь прекрасно, — сказал Эдмунд.

— И с лицом все в порядке?

— Оно красивое. — Он подошел и взял ее лицо в ладони.

— Это не так.

— Оно очень красивое. И ты выглядишь отлично.

— Правда? Ты уверен? Минуту назад у меня были длинные волосы. Мне пришлось снова зайти и выйти. Если ты соберешься слиться с домом, посмотри сначала хорошенько на себя, чтобы запомнить, каким ты должен выйти обратно. Видишь эти ботинки?

Он наклонился, чтобы получше рассмотреть их.

— Дом забыл, какие ботинки были на мне, и дал мне вот эти.

— Но ты-то свои ботинки хорошо знаешь, — сказал он. — Ты должна помнить каждую их складочку.

— Мне эти больше понравились. — Мэтт стала мучить совесть. Она уже давно носила те армейские ботинки, и они ей верно служили все это время. Как она могла променять их на другие?

Можно ли получить их назад? Будут ли они, как прежде? Из чего сделаны эти новые, и куда делись те?

Куда делась та прежняя Мэтт?

Из чего теперь сделана она?

Мэтт в страхе схватилась за плечо Эдмунда. Он выпрямился, посмотрел ей в лицо и крепко обнял. Она поцеловала его и спросила:

— Я — это я? Я все такая же?

Вкус ее был прежним: смесь полыни, дикой природы, дыма, и к этому теперь примешивался еще и аромат чая.

— У меня прежний вкус? — мысленно обратилась она к нему.

— Да. — Его внутренний голос был очень музыкальным, каким иногда бывал и настоящий голос, ярким, поющим, серебристым.

— Ты уверен?

— Уверен.

Она постояла еще немного, прижавшись к нему, потом освободилась от объятий. — Ты когда-нибудь бывал внутри дома?

Он покачал головой.

— А Джулио бывал, — продолжила она. — Именно поэтому дому удалось заставить меня думать, что я — это он. Это так странно, Эдмунд. Я уже не понимаю, где я, а где не я.

— Ты хочешь уехать?

— Нет!

— Кто это говорит? Ты или дом?

— Что?

— Дом теперь преследует тебя, как призрак, ведь так?

Мэтт засмеялась. Но поняв, что он не шутит, сказала:

— Видимо, да.

— Так ты в трезвом уме говоришь, что не хочешь уезжать? Или это сказал дом? Мэтт, ты уверена, что тебе не опасно оставаться здесь? Может быть, поговорим об этом в другом месте?

Она взяла его за руку и повела к выходу. Дверь перед ними широко распахнулась. Они прошли через двор, дальше по улице, пока не оказались за пределами владений дома.

Они сидели на чужом газоне, взявшись за руки.

— Я все равно не уверена, что я — это я, — сказала Мэтт, — потому что дом теперь все время присутствует во мне.

Эдмунд отпустил ее руку и вынул сверток со своими магическими принадлежностями. Он достал из нее щепотку чего-то голубо-зеленого. Потом потер пальцами над этой горсточкой, и порошок превратился в тоненькое голубое пламя, пляшущее у него на ладони. Он поднес руку к ее лицу.

— Говори над ним.

— А что оно делает? — спросила Мэтт, наклоняясь прямо над огнем. От него не исходило никакого тепла. Когда она говорила, языки пламени чуть колыхнулись.

— Для тебя безопасно оставаться в доме?

— Да, — сказала она. Голубое пламя пронизали желтые языки.

— Ты говоришь сама за себя?

— Думаю, да, — сказала она, и на этот раз пламя осталось голубым.

— То, что дал тебе дом, не повредит тебе?

— Нет. Это защитит меня. — Пламя голубое, без примеси других цветов.

Эдмунд нахмурился и прошептал:

— Спасибо, огонь. Спасибо, дух.

— Так это я говорила? — спросила Мэтт.

— Да.

— А что означал желтый цвет?

— То, что ты не знаешь ответа на этот вопрос. У тебя есть сомнения. — Он покачал головой. — И я не знаю ответа.

Мэтт сорвала травинку. Она разорвала ее пополам, потом еще раз пополам, и еще, пока у нее в руке не оказалась горсть зеленых обрывков.

— Быть в безопасности — не так важно, как понимать, что ты сам делаешь свой выбор.

— Согласен.

— Думаю, теперь я готова вернуться.

Он взял ее за руку и рывком поднял на ноги.

— Сюди заварила чай. Будешь? Есть печенье.

Опять бесплатная еда. Мэтт вздохнула.

— Мне надо найти работу, — сказала она, когда они направились к дому.

— Прямо сейчас? — спросил Эдмунд.

Мэтт знала, что он шутит над ней.

— Нет, не прямо сейчас, — ответила она.