За гранью возможного

В начале апреля Бабаевский вышел на связь с молодежной подпольной группой "Запорожцы" из деревни Купятичи. В группу входило восемь человек. Руководил ею двадцатичетырехлетний Федор Лисовец. Синкевич передал ему четыре магнитные мины и предложил взорвать склад на аэродроме близ деревни Галево. Это были штабеля авиабомб, покрытые брезентом. Аэродром круглосуточно охранялся - солдаты находились на вышках, там стояли мощные прожекторные установки и пулеметы.

На задание пошли четыре подпольщика: Александр Григорьевич Лисовец (младший брат Федора), Иван Михайлович Пекун, Иван Платонович Пекун и Сергей Платонович Журбило (он работал на аэродроме и хорошо знал не только расположение склада, но и подходы к нему). Каждый взял по мине.

Трижды приближались к аэродрому и каждый раз неудачно. Больше того, последний выход чуть не обернулся трагедией.

К аэродрому подползли со стороны поля. В кустах затаились, выбирая удобный момент для броска к складу. Кусты еще не оделись листвой, но стояли плотной стеной, хорошо прикрывая лежавших, на земле людей. На вышках через каждые десять минут вспыхивали прожектора, лучи их, прощупав забор, штабеля, кусты, подступы к ним, гасли. За десять минут, в промежутке между вспышками, надо было проникнуть на аэродром, заложить мину и вернуться в укрытие.

Александр Лисовец велел рассредоточиться вдоль забора, каждому занять место против своего штабеля и, как только прожектора потухнут в третий раз, ползти на аэродром. Преодолеть забор труда не составляло. Слабо натянутая проволока приподнималась, и под ней свободно можно было проползти.

Кругом стояла тишина. Спала деревня, спали немецкие казармы, спокойно было и на вышках. Поползли. И надо же такому случиться, что кто-то наступил на ветку, она треснула, да так громко, что в ночной тиши это прозвучало выстрелом. На ближней вышке тут же вспыхнул прожектор, слепящий луч обежал склад, забор и словно прилип к кустам. Потом донеслось дребезжание, очевидно, солдат крутил ручку телефона, встревоженный часовой торопливо говорил что-то.

Положение ребят было незавидное. И бежать-то некуда: впереди - склад, к которому теперь не подберешься, только пошевелись - мигом прошьют из пулемета; позади - открытое поле. "Запорожцы" лежали ни живы ни мертвы. Перевели дух только тогда, когда один за другим потухли все прожектора. Крадучись поползли к деревне. По домам разошлись уже перед рассветом.

Деревня спала. Где-то хрипло прокричал петух. У комендатуры послышались голоса, должно быть менялись часовые.

Сергей Журбило пробрался в свой палисадник и, не заходя на крыльцо, чтобы не скрипнуло, проник в сени через окно. Осторожно, на цыпочках, прошел в переднюю. В доме было тихо, братья и сестры сладко посапывали. Тихо было и в углу, где спала мать.

Сергей быстренько скинул мокрые, грязные сапоги, брюки, телогрейку и залез под одеяло.

Домашнее спокойствие передалось Сергею, и он вскоре заснул крепко. Во сне ему привиделся сон. Будто бы его с товарищами приняли в отряд. Они только что возвратились с задания - взорвали-таки склад. Встречал их сам Игорь. Сергей еще ни разу не видел командира, разглядывал его с любопытством. Высокий, сильный, усы и борода черные, как у цыгана...

- Ну что ж, товарищи бойцы, - сказал Игорь, и голос у него был такой же приятный, как у дедушки, так бы и слушал его, - спасибо за службу!

Все закричали "Ура!", захлопали в ладоши. И тут Сергей проснулся: не хлопки то были - кто-то колотил в дверь.

- Кто там? - Мать, орудовавшая ухватом возле печи, перекрестилась и, что-то нашептывая, пошла в сени.

Застучали кованые сапоги. То были фашисты - офицер и два солдата. Переступив порог, они начали делать обыск - заглядывали под нары, за печку, в подпол... Зачем-то осмотрели обувь у порога. Сергей увидел свои сапоги, они были чистые и сухие... Офицер подошел к матери и что-то спросил по-немецки. Солдат, глядя на мать поверх очков, перевел:

- Матка, к тебе ночью кто приходил?

- Не было никого, - твердо сказала мать.

Офицер выслушал солдата, недоверчиво взглянул на мать и направился к выходу.

Сергей подошел к матери, благодарно прижался к ней. Мать прислушалась к удаляющимся шагам, перекрестилась с облегчением.

- Горе ты мое, вгонишь меня в могилу со своими проделками.

В тот день фашисты обошли многие дома. Как потом выяснилось, искали партизан. Оказалось, утром около аэродрома гитлеровцы обнаружили следы, которые привели в деревню.

Как ни тяжело было, но пришлось на несколько дней затаиться, подождать удобного случая.

И он представился.

На очередной встрече Синкевич сообщил Федору Лисовцу о том, что двадцатого апреля фашисты готовятся отпраздновать день рождения Гитлера. Рабцевич предложил отметить это "событие" по-партизански - массовой диверсией.

И вот наступило девятнадцатое апреля. С утра в деревне фашисты наводили порядок в домах, где жили, подкрашивали танки - в то время в Купятичах стояла эсэсовская танковая часть. Под вечер всюду появились флаги со свастикой, послышалась бравурная музыка, солдаты распевали песни.