За грибами в Лондон

Мы застряли прочно в стаде машин в каком-то диком месте. Да, у нас, при всем упадке, такого нет – обшарпанные дома, окна с кусками стекол, а за ними – лица!

– Да! – вырвалось у меня. – Теперь мне ясно, где надо тут жить, чтобы чувствовать себя неудачником!

У нас тоже тоскливо, но таких четких «провальных районов», как в Нью-Йорке, у нас пока нет.

– Да-а! С этим у нас хорошо. В смысле – плохо, – вздыхает Михаил.

Только благодаря пробке и образовалось время для разговора. Нет худа без добра?

– Да-а, – говорит Михаил. – Здесь называешь адрес – и с тобой все ясно. Потому все и напрягаются, чтобы хоть чуть подняться по жилью – а то на работу не возьмут! Адрес определяет. Квинс, Манхэттен, Бруклин? Еще рассматривают. Но не дай бог – Гарлем или Южный Бронкс: такое даже не рассматривается. И даже если Манхэттен – многое важно: «А какая именно стрит? Вест или ист?» Люди делятся на сто категорий, сто ступенек. Стараешься вверх, а получается – вниз. Реноме каждого района может вдруг резко поменяться, с плюса на минус: смотря куда капиталы пойдут! Так что адрес твой стоит у тебя на лбу, как клеймо!

«Неужели и нас ждет такое «четкое будущее»? – с отчаянием думаю я. – И придет оно – всех расщелкивая «по своим лузам». И уже не выберешься!.. Да-а! Наши друзья здесь – разведчики будущего, первые «пионеры» на Диком Западе. Хвала им!»

Продвигаемся помаленьку. Уже видна за домами Ист-Ривер, река не широкая, но – гигантский мост!

Вдруг звонит телефон! В машине! Во прогресс! Миша берет трубку – причем без провода… Я шалею! Так я впервые увидел мобильный телефон.

– Привет! – Миша говорит. – Да, со мной! Это Ефимов! – сообщает мне.

– Отлично! Где он? Давай!

Мой друг Ефимов, с которым вместе начинали литературный путь! Озираюсь: где ж он?

– Рокфеллер-центр? – кричит Миша. – Через двадцать минут? Постараюсь!

– Рокфеллер-центр! Отлично! – я восклицаю. Там небоскребы! Каток (летом вроде, нет? Видел на открытке)! Флаги всего мира висят! Шикарно!

– Ты попробуй туда доползи! – хрипит Михаил.

У меня тоже в горле пересохло.

– …Нет! Не успеем! – через некоторое время он произносит с отчаянием.

Что тут за лабиринт такой, забитый машинами?

– Что такое? – чуть обижаюсь я. – Мой лучший друг не может меня подождать двадцать минут? Мы ж не виделись двадцать лет!

– Тут это не рассматривается! – восклицает Михаил. – Здесь нельзя стоять и ждать: просто таких мест не предусмотрено. Чтобы пересечься – надо совпасть с точностью до сантиметра, и главное – до секунды. Как состыковка в космосе. Или мимо пролетишь. Порой целый день пытаемся состыковаться – и так и разъезжаемся, не повидавшись.

Неужели я друга не увижу? Чувствую, даже азарт возникает в этой игре. Да, все наши тут – безумцы, «первопроходцы», рванувшие сюда, почти не представляя, что их тут ждет… Ну а ковбои знали, что ждет их в прериях? Они – безумцы и храбрецы, первые испытавшие на себе объятия Америки, объятия будущего.

– Алле! Игорек! А к ООН ты через полчасика не сможешь подъехать? На передачу тела? – напряженный телефонный переговор. – …Не получится?

«Да выкини ты меня где попало!» – хочется выкрикнуть. Но это, озираюсь, точно будет конец. Не выберусь! Даже на тротуар сквозь машины не выберусь. Пешеходов тут вообще нет! Лишь «железное стадо». Звонит телефон, и Миша, послушав, вдруг прижимает горячую трубку к моему уху, и я слышу сиплый, родной голос моего давнего друга, который с некоторой веселой натужностью говорит поразительные слова:

– Нет! Сегодня ничего не получится! Унесло меня совсем не туда. Но зато я стою в соблазнительной близости от «Холланд-тоннель», который вдруг оказался не так забит. Думаю воспользоваться лазейкой и ускользнуть домой. Через час этот шанс закроется – и такого расклада может долго не быть. Так что «передача тела» откладывается! Алло! Михаил?

– Это я, тело! – произношу я и отдаю трубку. «Холланд-тоннель» ему важнее меня!

– Ну все понял! Пока! – устало говорит Михаил.

– Операция «баба с возу» не удалась! – резюмирую я.

– Зато посмотрим Нью-Йорк! – стоически улыбается Миша. Последний мой друг. – Да, вот так! Месяцами не видимся! – добавляет он.

И это в городе самых развитых коммуникаций! Прячет мобильник в бардачок. Первое мое взаимодействие с мобильником не принесло результатов, и так я до сих пор не пойму: мобильник – это символ всесилия или полного бессилия? Медленно движемся «в железном стаде». Как первопроходцы, прокладываем путь. А им было легко? Бизоны, говорят, стояли стеной. Правда, не такие стальные, как эти, и не такие вонючие.

Проезжаем тесный, грязный невысокоэтажный Бруклин – сначала негритянский (это заметно), потом еврейский: толпы в черных лапсердаках и шляпах.

– Тут у нас ювелиры… алмазы рекой!

Чувствую, не увижу их никогда! Выезжаем на берег неширокой Ист-Ривер. Могучие мосты слева и справа. На том берегу – «горный хребет» из небоскребов. Наконец-то!

– Да. Моща! – восклицаю я.

– Вот где мы сейчас стоим – самый фешенебельный район в Бруклине! – говорит Михаил.