За грибами в Лондон

Он кивнул – очевидно, неправильно меня понял. Он-то, наверно, решил, что я ценю это чудо созидания, путь подо дном широкой реки… На самом-то деле я оценил его подвиг: что он тащил меня через эту трубу. Понял, наконец, почему он так долго и упорно не хотел мне показывать эти стальные джунгли. Впрочем, Ефимов, кажется, никогда не комплексует! Над нами навис, подавляя и удушая, огромный желтый трейлер. И как-то избежать этого, переместиться, выкрикнуть: «Я так не играю!»… безнадежно! Вот они, джунгли капитализма! Наконец двинулись – и снова надолго остановились. Ф-фу! Ефимов на меня не смотрел. Место для мирной философской беседы было явно не подходящее.

– Нью-Йорк! Сплошные проблемы! Одна из них эта… «Холланд-тоннель!» – наконец произнес он свысока и небрежно, когда мы остановились в третий раз. А как еще надо на это реагировать? Только так. Есть Нью-Йорк с его проблемами, но ты выше них!

Наконец выползли «из трубы» с высунутыми языками… Полегчало. Теперь это был уже вожделенный остров Манхэттен – сердце, мозг, желудок, легкие Нью-Йорка!.. Пока это, правда, как-то не ощущалось. Прямо рядом с выходом из тоннеля как-то уверенно и, я бы сказал, бесшабашно разгружали баржу с цементом, по воздуху к нам тянулся серый шлейф – и нам удалось заглотнуть цементной пыли. Ефимов раздраженно поднял стекло. Глянул на меня. Я понимаю злобу его: когда хочешь продемонстрировать, чем гордишься, обязательно привяжется какая-то гадость.

– …Отлично! – натужно просипел я, но он не прореагировал. Не поверил?

Да. Тут вспыхнешь! Когда мы встали на перекрестке надолго, я приоткрыл дверку машины, чтобы дохнуть, – и обжегся воздухом, слово открыл дверку печи. Почему-то тронул рукой крышу машины: раскалено!

Да, похоже, тут лучше заизолироваться. Захлопнул дверь. Однако прохожие шли. Герои! Публика абсолютно не похожа на нашу – и иначе себя ведет. Не гуляют. Идут. Не видно, чтобы стояли и говорили не спеша.

От «лодки» я так и не отцепился. Да и соблазнов, куда бы нырнуть, как-то не возникало. А вот и знакомый уже Бродвей… Ефимовы вышли – и я молча и тупо пошел за ними! Тут надо держаться друг друга, иначе конец! – усвоил я.

– Вот, привез вам новую работницу, как договаривались! – усмехнувшись, сказал друг мой Ефимов Генису и Вайлю, уже сидевшим за столом с бумагами.

– Марина, привет! – обрадованно сказал Вайль. Генис помахал, не отрывая глаз от бумаг. Меня они как бы не замечали в упор. Надеялись, видимо, что это призрак.

– Вот и друга вам оставляю, – безжалостно добавил Ефимов. – Под вашу ответственность.

– Ну что вы! Мы недостойны! – Генис съязвил.

Попал я в жернова!

– Ну ладно, мальчики! – весело проговорила Марина. – Давайте о работе! Валеру я вечером заберу.

«Видимо, в бессознательном состоянии, как обычно!» – подумала, наверное, она, но не озвучила.

– Работа не убежит! – проговорил добродушный Петя Вайль.

Принес чай в тяжелых кружках. И мне дали! Слезы счастья затуманили взор.

– У тебя выступление завтра, в русском центре, в час дня! Ты помнишь? – Петя сказал.

Не забыли меня!

– …Но пойми нас правильно! – встрял язвительный Генис. – …Это вовсе не значит, что мы с тобой проведем это время… не разлей вода.

– О какой воде ты говоришь? – усмехнулся Вайль. – Вода, как видишь, его не интересует!

– Почему же? Я пью! – Я покорно глотнул чая из кружки.

– Ну ладно! – сказал Вайль – Ты подожди нас здесь час – и мы пойдем с тобой – и чего-нибудь проглотим!

– Или кого-нибудь! – язвительно вставил Ефимов.

– Ну… пойдем, Марина, в горячий цех, – сказал добрый Вайль. – Пока! – помахал он Ефимову. – А ты сиди здесь! – Это мне.

Они удалились. Ефимов, бросая меня, как-то заговорщицки подмигнул.

Я остался один. Все напоминало тут о Довлатове. Я вспомнил ранний, пустынный коктебельский пляж, быстро идущего мне навстречу по тихой жаре московского критика Сережу Чупринина:

– Вы слышали? Ночью передавали: Довлатов умер!

– Как? Мы же встретиться с ним договаривались!..

– Вот так…

Нашел последнее (во всяком случае – ко мне) письмо Довлатова:

«Дорогой Валера! Твое поручение я выполнил сразу, но отвечаю с опозданием, потому что, извини, у меня был запой, и говорить по телефону я мог, а писать было трудновато… Сборник может получиться замечательный…»

Хотели сделать с ним сборник – из уехавших и оставшихся. Океан между нами – но есть ли на свете люди более близкие, чем те, что подружились в конце пятидесятых на общем подъеме, общем веселье, пьянстве – и главное, на ощущении своей запретной для того времени экстравагантности, талантливости, почему-то вдруг оказавшейся не одинокой, а окруженной близкими, такими же веселыми и гонимыми талантами. Такое братство едва ли еще возникнет где и когда.