За Калиновым Мостом. За гранью сказки

– Так вот оно что! – сказал Сергей Соловьев. – Ясно всё с тобой! Значит, таким образом вы заставляете задержанных подписывать то, что вам нужно! Ну и сволочь же ты, капитан!

– Есть показания! – Добрынин упорно стоял на своём. – Есть свидетели этой драки, есть потерпевшие, в конце концов!

– И где же все эти показания? – спросил Сергей. – Я же русским языком прошу тебя предоставить их для ознакомления! А в случае отказа имею право подать заявление в соответствующую инстанцию о превышении вами должностных и служебных полномочий! После этих его слов капитан достал из сейфа тоненькую папку для бумаг, извлек из неё пару бумажных листов и протянул их Соловьёву.

– Вот, сказал он. – Ознакомьтесь!

Сергей взял бумаги и даже не просматривая их, прямо на глазах у порядком офонаревшего от такого зрелища капитана, медленно разорвал их напополам, а потом ещё напополам и ещё, и ещё. Превратив таким образом протокол в кучку обрывков он швырнул эти обрывки прямо в лицо капитану Добрынину.

– Ты что же такое творишь? – спросил капитан Добрынин, когда к нему вернулся дар речи. Выглядел он так, словно в него угодил заряд конфети, вот только праздника что-то совсем не предвиделось.

– Что надо, то и творю! – ответил Сергей Соловьёв.

– Ты совсем охренел? – спросил Добрынин. – Думаешь, всё тебе позволено?

– А сам что? – спросил Сергей. – Только и можешь, что с помощью беззащитных себе статистику делать?

Добрынин хотел было выхватить из кобуры табельное оружие, но вспомнил, что оно преспокойно лежит в сейфе, куда он сам же его и положил. Сергей этот его жест заметил, и словно бы ненароком, распахнул куртку, продемонстрировав капитану две подмышечных кобуры.

– Шах и мат, – сказал Сергей.

– Ты что, совсем мозги потерял? – заорал Добрынин при виде оружия. – Ты знаешь, что я могу с тобой за ношение огнестрела сделать?

– У меня есть лицензия! – ответил Сергей. – И на ношение, и на хранение, и уж тем более на применение!

– Сволочь! – воскликнул в праведном, но совершенно бессильном гневе капитан Добрынин.

– До вас, беспредельщиков, разве не дошло ещё, что девяностые давным-давно уже закончились?

Капитан Добрынин всей душой презирал таких вот мажоров, которые думали, что в этом мире им абсолютно всё дозволено. Гады! Наворовали бешеных денег и думают, что всё можно купить!

– Как вас, уродов, только земля ещё носит! – проорал он. – Не всех вас видимо, гадов, в те времена перебили!

– Да вы, менты, с тех времен тоже не сильно изменились! – сказал ему Соловьев. – Тогда с настоящей преступностью справиться не могли, и сейчас только и можете, что бездомных сажать!

У Добрынина жутко руки чесались, но увы. Он смотрел на Соловьёва и с трудом давил в себе желание набить эту наглую и хамскую морду.

– Забирай своего дружка и проваливайте оба! – рявкнул он.

– Ну вот, – сказал Соловьев. – Совсем другое дело! Спасибо, товарищ капитан!

– Себе свое спасибо оставь! – прорычал капитан.

– Понял, не дурак! – ответил Соловьев и протянул капитану несколько зеленых купюр. Казалось, что ещё немного и капитан наплюет на все приличия и запустит в Соловьёва чем-нибудь потяжелее. Вместо этого он сделал то, что ещё недавно сделал сам Соловьёв – скомкал купюры и презрительно швырнул их ему в лицо.

– Бабки свои забери, – сказал он. – А ещё раз их мне предложишь, не посмотрю на честь офицера – зашибу!

Что-то в его тоне было такое, что Сергей сразу понял – лучше не перерекаться и вообще сваливать отсюда. Сергей Соловьев никогда, ничего и никого в этой жизни не боялся, не испугался он и теперь, но что-то ему подсказывало, что пора уходить. Они вместе вышли из кабинета, Добрынин взял ключи у дежурного и отпер дверь обезьянника, где в одиночестве томился Лёха.

– Лёха, пошли, всё кончилось! – сказал Сергей. Лёха поднял на них свое жутко избитое лицо, на котором, буквально места живого не было. Сергей посмотрел на капитана Добрынина так, что тот отвел глаза и предпочел разглядывать собственные ботинки.

– Вы свободны, гражданин, – подтверди он, по-прежнему не в силах поднять взгляда. Лёха прихрамывая вышел на волю. Да уж, оперативники на него сил не пожалели, как уже говорилось, один из его глаз являл собой одно сплошное месиво, зубов не хватало, двигался он скособочено – рёбрам тоже досталось.

– Лёха, может, тебя в больницу? – спросил Сергей, когда они вышли из отдела.

– Не надо! – ответил Лёха. – Отлежусь, не впервой. И он вдруг неожиданно заплакал, завыл, словно побитая собака.

– Гады! – сказал Лёха. – Нелюди! Уроды бездушные!

Сергей стоял рядом с ним, сжав руки в кулаки. До каких пор это продлится? Когда уже кончится эта человеческая жестокость по отношению друг к другу? Почему человек человеку – волк? Вот что, скажите на милость, сделал Лёха этим ментам? Ведь ничего! Совсем ничего! А они его вон как! Ну и кто они после всего этого? Фашисты, самые настоящие! Лёха вдруг перестал плакать, поднял взгляд в сторону отдела и голос его как-то неуловимо изменился, где-то в кровавом месиве, где находился изувеченный глаз, словно вспыхнул странный, зловещий свет и Лёха произнёс: