За крокодилами Севера

Окуньков мы ловили на удочки, созданные нами из ольховых прутиков и катушечной нитки. Поплавки у нас были сделаны из сосновой коры и только крючки были магазинными. Вот так вот, с такой простенькой детской снастью и познавали мы тайны рыбной ловли. Для кого-то из нас эти тайны воды и жизни так и остались навсегда нераскрытыми, но мне повезло — вода удержала меня возле себя навсегда. Следом за ольховыми удилищами пришла ко мне и настоящая, бамбуковая складная удочка и тогда мир открылся для меня новыми походами, походами дальними и сказочными.

Первый поход от нашего кратовского пруда с окуньками-разбойниками состоялся у меня на заливные озера, за Новое село и опять же за карасями…

Сейчас ни на одной карте Московской области Нового села вы не найдете — сейчас на месте Нового села Летно-испытательный институт, а во времена моего детства это село еще стояло на взгорке, стояло красиво, многолюдно, посматривая с достоинством в даль, где за поймой Москвы-реки поднимались высокие горы речного правобережья. Здесь, между Новым селом и дальним правобережьем Москвы-реки и лежали когда-то многочисленные заливные озера и озерка, в которых и водились удивительные белые караси.

Впервые увидев таких гигантов, пойманных на удочку, я остолбенел и, конечно, с тех пор походы за белыми карасями к Новому селу стали для меня почти маниакальной страстью…

За белыми карасями мы уходили еще ночью и рассвет встречали уже у воды… Сколько всего подарила мне эта просыпающаяся вода заливного озера!.. И крылья крачек, и голоса камышовок, и шорохи только что пробудившихся стрекоз, и самую разную жизнь в воде, тут же рядом, возле моих удочек. Жуки-плавунцы, конские пиявки, водяные скорпионы, гладыши — все это осталось со мной таинственной жизнью воды, и наверное, прежде всего с того самого заливного озера у Нового села и родилось во мне желание, крепнувшее с годами, написать книгу об озере — так и назвать ее «Озеро»… Наверное, с тех самых заливных озер, где водились белые караси, и родилась во мне тяга-любовь прежде всего к озерам. Сколько самых разных рек встретилось мне на моем пути, да и детство мое началось не у кратовского пруда, а у реки Оки, но все равно — озеро и только озеро звучит во мне прежде всего великой музыкой природы-жизни. Озеро, а по берегам его лес. Это свой, особый, высокий мир-симфония. Это свой, особый мир-сообщество. И как прекрасно описать такую модель со всеми ее связями и тут же на этой модели-жизни показать и величие, и глубину, и чрезвычайную ранимость всего живого.

И действительно, брось в реку какую грязь-отраву, погибнет в ней прочти все живое, но погибнет только здесь, где бросил ты яд, и там дальше, куда ядовитая вода потечет. Но какая-то жизнь в реке останется вверху и, очень может быть, эта жизнь потихоньку спустится затем вниз по течению и снова твоя река, недавно почти погибшая, станет жить. И пусть не так ярко, как до беды-смерти, но все равно жизнь какая-то да вернется в реку из живых верховьев-источников. Так устроена сама река. А озеро? А озеро совсем беззащитно. Толовая шашка, химия-отрава — и конец тут всей жизни…

Так и думалось мне — именно обо всем этом и должна быть моя книга про озеро. Но, увы, до сих пор не нашел я для такой работы издателя, и озеро мое, мое счастье и моя боль, пока живет только во мне…

На озеро за Новое село мы отправлялись вдвоем с Андрюшкой Мироновым. У него тоже была приличная удочка, была и какая-то страсть к рыбной ловле, но вот беда — Андрюшка очень любил спать, а потому вся его рыбалка обычно приходилась только на вечерние зори. Но была у Андрюшки Миронова и еще одна слабость — он боготворил сахар. Сахара в то время было совсем немного в семьях среднего достатка, а потому, чтобы сманить Андрюшку на озеро за белыми карасями, мне приходилось самому отказываться от дневной нормы сладкого и беречь это сладкое до утра. Вот так с куском сахара и отправлялся я в комнату к Андрюшке Миронову, потихоньку, чтобы никого другого не разбудить, я подбирался к своему другу и начинал водить куском сахара по его губам, и друг-товарищ почти тут же подавал признаки жизни. А все остальное, как говорят в таких случаях, было уже делом техники… Полусонного Андрюшку я выманивал все тем же сахаром на улицу и только тут вознаграждал его за очередной подвиг.

Вот так и ловили карасей у Нового села. И караси, белые, тяжеленькие, упрямые, ловились отменно. У меня до сих пор перед глазами чуть мутноватая от раннего утра озерная вода, справа и слева от моих удочек расходящейся стеной камыш-рогоз и там, сразу за камышом-рогозом два перяных поплавочка…

Перья для своих поплавков мы отыскивали тут же в Новом селе, на обратном пути с рыбалки. Прежние наши поплавки из сосновой коры тут, для такой тонкой ловли, по нашему мнению, никак не годились. И мы отыскивали небольшие гусиные перья, колдовали над ними, красили макушечки этих перьев-поплавков красной краской, а затем красная шапочка поплавка-пера настороженно светилась тебе через расходящийся утренний туман.