За крокодилами Севера

Было это в конце зимы. Мои спутники добывали тогда приличных викшезерских окуней на свою снасть-блесны. Я же воевал с местными окунями, вооружившись легоньким удильничком, тонкой леской и небольшой мормышкой с подсадкой мотыля. Мои спутники ни тонкой лески, ни мормышки, как самостоятельно снасти, тогда еще просто не понимали и, видимо, с сочувствием наблюдали, как я подолгу возился с каждым соблазнившимся моей мормышкой окунем-горбачем. Такую рыбину весом под полкило приходилось сначала выдерживать на гибком кончике удилища и только потом, не торопясь, подводить к лунке.

Эти викшезерские окуни до сих пор беспокоят, мою память… Вот если бы туда по весне, на последний лед. Жаль, что Петрозаводские рыбачки спалили в конце концов всю оставленную людьми деревушку, что стояла на дальнем берегу озера — а то можно было бы забраться сюда по весне на недельку — была бы и крыша над головой.

Но и здесь я находил выход: проектировал легкие сани-нарты, которые служили бы мне и кроватью-лежанкой в зимней палатке, прикидывал, какой именно спальный мешок сшить для такого похода… Вот с такой палаткой, и таким спальником можно было бы и отправиться на Викшезеро.

Так, путешествуя по карте Карелии, я распалял, тешил себя мечтой-планами на следующую зиму-весну, даже не предполагая, что все мои встречи с северным льдом уже на следующий год разом оборвутся, что всех нас возьмут и разом переломят пополам, как ломают о колено хлеб-житник, неопрятные ухари- вахлаки…Да, ровно на десять лет остановились все мои планы-поездки, которые наполняли меня и духовной, и физической энергией, а попросту говоря, помогали жить.

Без меня осталось и Пелусозеро, остались там, среди тайги, и колдовская северная вода со своими голубыми окунями, и мой дом, только что как следует отремонтированный, и мои лодки. Хорошо хоть, что я вовремя успел приземлиться на Ярославщине возле грибного леса, яблоневых и вишневых садов и рабочего старания-гуда медоносных пчел. И жить здесь можно было, можно было трудиться изо дня в день, как пчела-работница, и так, трудясь, и пережить все напасти, что выпали в то время нашей русской земле. Но поди ж ты — все вроде бы хорошо, все вроде бы и устроилось в конце концов, но снятся тебе по ночам северные озера, являются, как наяву, чуть приметные таежные тропки, что ведут через зеленые мхи вековых ельников и звонкие сосновые боры-беломошники от одной таежной воды к другой… Так уж получается: если ты однажды крещен северной водой, то от этой воды тебе уже никуда не деться.

Десять лет я не видел своих озер, я встречался с ними только на картах. Но боль-тоска победила, я решился, как-то устроил все свои весенние дела с пчелами, с садом, с огородной рассадой, добрался до поезда «Москва — Петрозаводск», загрузился туда вместе с рюкзаком, лыжами, коловоротом и в конце концов прибыл в столицу Карелии.

Путь мой снова лежал к Чорге. Мой друг-товарищ уже не жил по зиме возле Онежского озера — его прежний деревенский дом теперь именовался лишь летней дачей, но он принял мои слезные просьбы и согласился не по сезону отправиться со мной на дачу, чтобы попытать счастья на предвесеннем льду…

Тут надо оказать, что мой товарищ не только десять лет крестьянствовал среди Карельских лесов и скал, но еще и числился профессором Петрозаводского университета, где подвязался на математическом поприще. И как я понимаю, главная его математическая страсть была в области статистических исследований. По крайней мере он вовсю увлекался идеями математика-полуисторика Фоменко и даже читал студентам лекции о том, что Куликовская битва была вовсе не на Дону, а в Москве на Кулишках и что Чингисхан или еще кто-то из хозяев Золотой орды были на самом деле русскими князьями и носили рядом с татарскими именами еще и вполне славянские прозвища. Толку для себя от этого увлечения моего друга отечественной историей я пока не видел, а вот его страсть к исследованиям погодных явлений меня до поры до времени очень интересовала…

Каждый день утром и вечером отмечал наш ученый-математик температуру воздуха и выводил следом за этим кривые хода суточных температур. Таких кривых накопилось уже достаточно и теперь по ним можно было судить о возможном характере погоды в то или иное время года. Я внимательно изучал графики моего друга и еще раз подтверждал свои собственные знания о погоде в конце марта и начале апреля здесь, как говорится иногда, на северах.