За Кубанью

— Иди один, — предлагает Ибрагим. — Свои глаза— не чужие. Документы в порядке, и Махмуд тебя не знает, и Кучук тебе верит.

— Наблюдение — не по моей части, — признается Аслан. — Иди в разведку сам, может, что придумаешь.

Ибрагим спит крепко, без сновидений. Просыпается поздно. Пьет чай с молоком, к мясу и лепешкам не притрагивается. Зачем-то разбирает и снова собирает наган. Гранаты оставляет Аслану. Перечитывает потрепанную справку.

Наконец Ибрагим закрывает за собой калитку. Над забором проплывает черная папаха. Летят из-под сапог сочные брызги — Ибрагим, как всегда, шагает напрямик.

Куда? Ему безразлично. Хорошо вот так шагать, не разбирая дороги, никуда не торопясь, не думая ни о чем. Будто ты глава добропорядочной семьи, идешь на службу, к товарищам, которые тебе верят, за которых готов горой стоять и которые ради тебя готовы на все.

Нет у него такой службы. Нет таких товарищей. И семьи нет…

Да, пора подводить черту. Первое: с Улагаем все кончено! Все, бесповоротно. Что бы ни произошло, он в лагерь не вернется. Пулю в глотку он и здесь получить может. Решение это, неожиданное для него самого, вдруг облегчает душу. Итак, первое: с Улагаем все кончено. Неужели это так просто? Решил, и все? О аллах, значит, он сейчас сам по себе? Не белый и не красный?

А второе? Красные обещают свободу всем, кто явится добровольно. Значит, явиться? Явиться! Явиться! Эти слова бьют по голове, как выстрелы. Явиться… Явиться… Зайти к Максиму, положить на стол оружие…

«Но тогда придется выдать товарищей», — вспоминает Ибрагим. Правда, он уже давно не считает их своими товарищами, но они ему верят, ото его подчиненные. Выдавать он никого не хочет. Пусть лакей, но не предатель. Значит: явиться и молчать? А Аслан тем временем вырежет семью Махмуда?

Он оказывается на улице, где теперь живет Махмуд. Дом четырехэтажный, парадный ход заколочен, во двор ведут литые железные ворота. В глубине чернеет грузовик, расхаживают военные.

«Нет, не случайно сменил квартиру Махмуд, — решает Ибрагим. — Планы Улагая стали известны красным».

Проблуждав до вечера, никого не встретив и ни на что не решившись, возвратился домой. Стал жадно пить чай с молоком — чашка за чашкой.

— Что делать будем? — не выдержал Аслан.

— Завтра на месте будем решать. Попасть к нему без боя невозможно, во дворе много военных. А вступать в бой — верная гибель.

Аслан сникает: Ибрагим зря говорить не станет, это человек, для которого до сего времени невыполнимых заданий не существовало. Возвратиться ни с чем — значит навлечь на себя гнев командующего. Впрочем, он должен понимать — обстановка изменилась.

— Завтра посмотрим вместе, а ночью отправимся домой.

Ибрагима такое решение устраивает. Пусть уходят, это избавит его от необходимости выдавать их.

Явка! Явиться!

Сколько раз в последнее время приходилось Ибрагиму слышать эти слова из уст рядовых бандитов. Теперь они стали понятны и ему. Явиться! Рассчитаться с прошлым, а там — будь что будет.

— Аслан, — пристает один из бандитов. — Последний же вечер…

— Вот жеребец, — отмахивается Аслан, — не до баб, пойми ты. Сцапают.

— Да кому от этого вред будет? — настаивает бандит. — Не пустишь — к Зуле полезу.

Аслан сует ему под нос грязный кулак, а сам ухмыляется: хозяйка, если приглядеться, совсем недурна. Ему уже не раз приходила мысль отправить по срочному делу хозяина, а тем временем… И опасности никакой — женщина ни за что мужу не признается.

Аслан шепчет что-то Ибрагиму.

— Тьфу, — плюется тот. — Что вы за люди? Замужнюю женщину, жену своего товарища!..

— Ну и что, — ре сдается Аслан. — Подумаешь, чистоплюй. Сам-то Бибу в трауре взял. Девку… А с Зулей что сделается?

— Не будет этого! — кричит Ибрагим. — Запрещаю!

— Не будет и не надо, — соглашается Аслан.

Ибрагим уснуть не может. Раньше намерения Аслана в отношении Зули рассмешили бы его, теперь взбудоражили, возмутили. «Надо утром предупредить хозяина, чтоб не отлучался, а помощничков запереть, а то и с хозяином не посчитаются».

Глаза привыкают к темноте. Ибрагим различает разбросанные на сене фигуры. И содрогается, поняв вдруг, что они и он — одно целое. «Что их жалеть? — думает он. — В любой момент на любое преступление готовы. Может, сейчас скрутить? По одному? Или Максима вызвать? Хозяин поможет, он уже давно тяготится связями с бандитами». Страх удерживает его, только страх. А цепь из такого непрочного материала большой нагрузки не выдержит. Нет, вязать — не его забота. Завтра отобьется от них и явится. Прямо к Максиму. Сдаст оружие, попросит перед отправкой в тюрьму разрешения переговорить с Бибой. Простит — Ибрагим на все пойдет. Пусть только простит — тогда самого Улагая в ЧК живьем доставит. Пусть только простит…

Простодушный малый, он даже начинает верить в свое счастье. Что ж, это его последняя надежда. Последний шанс.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ