За Кубанью

Улагай понимает: основная ставка Врангеля — на казачество, на Фостикова, на банды, на него, Кучука Улагай. Всем приказано выступить в момент высадки — тогда у красного командования не хватит ни сил, ни умения, оно распылит войска, не сумеет оказать сколько-нибудь серьезного сопротивления. Но… никто не выступает. Многочисленные казачьи банды, притаившиеся в плавнях, чего-то выжидают. Не может же он со своей небольшой группой начинать первым.

Снова появляется Сулейман — привез подробную информацию о последних днях работы горского съезда и заключительную резолюцию, принятую 15 августа, уже после начала высадки десанта. Улагай пробегает ее глазами. «И тут не утерпели, снова лягнули копытом». В нем закипает ненависть.

«Съезд единодушно заверяет, — с издевкой читает он, — что горцы приложат все усилия к тому, чтобы не только не поддержать бело-зеленые банды, но и действительно бороться с ними. Всех же участников этих банд, если они не явятся добровольно на зов власти в ближайшие дни, мы, черкесы, объявляем изменниками народа и поступим с ними как с врагами трудового народа».

Сулейман молча ждет. Понимает: в эти минуты решается нечто важное, быть может, самое важное в их жизни. Делается шаг вслепую. Впереди, может быть, сказочная жизнь: народ — ишак, а они — всадники. Но… впереди может оказаться и пропасть. Что ж, игра идет крупная, а трус в карты не играет.

Улагай наливает в стакан сельтерской, залпом выпивает. Надо успокоиться и еще раз подумать. А что думать? Момент настал.

— В Екатеринодар, добрый вестник! Передай Зачерию, пусть готовится к моему приезду. А тебя ожидаю с новыми радостными сообщениями. Твое имя возглавит список награжденных.

Сулейман козыряет командующему и — налево кругом: как-никак бывший сотник белой Кубанской армии. Ему подают свежего коня, он вскакивает на него, нажимает шенкелем и, не оглядываясь, мчится вперед. А ведь порой и оглянуться не вредно. Оглянись Сулейман хоть на секунду, он остановил бы коня на всем скаку, ибо встретился бы с полным ненависти взглядом Ильяса. Да, Сулейман слышал, что Ильяс будто бы отличился в бою с засадой, но был уверен — доверия этот человек не заслуживает. Одно дело — держать его на мушке в банде, другое — пустить в штаб командующего. Оглянись Сулейман хоть на секунду, и пятеро девочек Ильяса остались бы сиротами. Но Сулейман мчится вперед, дороги минуты. Кто знает, может быть, и в Новороссийске уже высаживаются. Тогда Советской власти каюк. Тогда он войдет в Екатеринодар уже не сотником, не простым поручиком, а чином повыше. Уж он-то заставит этих ублюдков привести свое имение в порядок…

Ильяс глядит вслед своему врагу, но рука его не тянется к маузеру. Ненависть клокочет в сердце, ищет выхода, но в последние дни Ильяс поумнел, теперь он уверен, что сумеет извлечь пользу из провокации, которую устроил Зачерий с Сулейманом. Уже убедился — на Кемаля можно полностью положиться. Один из них незаметно исчезнет и приведет сюда красных, это лучше выполнит Кемаль, он же, Ильяс, в ходе боя будет бить по тылам, воспользовавшись паникой, перестреляет из маузера командование. Хороший план! Вполне осуществимый.

— Ибрагим! — раздается зычный оклик Улагая. — Офицеров ко мне!

Через несколько минут перед Улагаем выстроилась вся верхушка. Глядя на подручных, командующий кисло улыбается. «Главари, — вспоминает он. — Как-то они поведут себя в случае неустойки?»

— Доблестные войска барона Врангеля под командованием героического сына черкесского народа генерала Улагая… — Улагай делает паузу и еще более торжественно продолжает: —…нашего любимца генерала Улагая, громя красные полчища, вышли на Тимашевскую. Дорога на Екатеринодар открыта. В городе паника, совдеповцы бегут кто куда… как крысы с тонущего корабля. Мы обязаны внести свой вклад. Приказываю: на рассвете двадцать третьего августа всем повстанческим группам в аулах перейти в наступление, захватить власть в своих населенных пунктах, сформировать из местного населения боевые единицы, уничтожить всех предателей черкесского народа и сурово наказать тех, кто их поддерживал.

Лица собравшихся взволнованны, кажется, эти люди перестали дышать. «Уничтожить!» Уж они-то не допустят, чтобы эта часть приказа осталась невыполненной, уничтожат в два счета. Всех!

— Вопросы есть?

Молчание. Какие могут быть вопросы? Уничтожить! Сурово наказать! Яснее ясного.

— Выполняйте!

Лагерь пустеет: ждать надоело, все рвутся в бой.

Улагай усаживается за стол — кажется, пора подумать о воззвании. «Как бы его получше озаглавить? „Черкесы!“ Суховато… „Братья черкесы!“ Так пойдет…»