За кулисами

Переболев его толстым юмором и хамством, эксгибиционистскими наклонностями и ветренностью, смирившись с пропавшим ко мне интересом, я с жутковатым откликом несправедливости в груди прислушивалась к сплетням: даже перечисляя в голове весь список его недостатков и нанесённых мне обид я была не согласна с этим вопиющим сквернословием, потому что замечала чуточку больше. Да, он был слегка эксцентричен, капризен, как плохо воспитанный ребёнок, но его напарница оказалась провокатором, осторожно действующим из тени. Я и понятия не имела, что такого неприятного брюнетка может сказать Брэндону, но понимала, что она давит на одни и те же рычаги, успешно пользуясь этим в неизвестных целях. Пара замятых ссор обеспечили Брэндону дурную славу в театре, хоть я и замечала, как усердно он стремился уладить эту жалкую несправедливость.

Крэг оставался подчёркнуто отстранённым от выяснений отношений, несмотря на то, что был одним из свидетелей конфликтов в паре по другую сторону зала. Вероятно, его мало интересовали и сплетни; в присутствии наставника пресекались посторонние разговоры и тогда мы по нескольку часов не продыхая забывали о реальных взаимоотношениях. В репетиционной происходили иного рода конфликты, призванные сделать постановку непревзойдённой. Нью-Йорк видел нас лишь по пути на работу и к дому; наши жизни вертелись вокруг прогонов, образов, созданных из ничего, но занимающих наши головы, словно личные проблемы.

Девушка в белом летящем платье наизусть свободно проплывала в танце по парапету, вторя невесомым складкам шёлка: свидание подошло к концу, но они не попрощались. Батман, лиричный тревожный изгиб, потерянный взгляд, брошенный по сторонам. Как мог он уйти не поцеловав? Смычки скрипок жутко цепляют за звонкие дребезжащие струны: тоскливо и почему-то страшно, словно он уже где-то далеко. Успел убежать! Сердце колышется до боли, дрожащие ладони ложатся на грудь: чей это рукав плывёт на зеркальной поверхности?..

Танец с Карлосом был поставлен за две с лишним недели. Уверена, что он был готов заведомо, но это то, с какой скоростью мы смогли усвоить новую информацию. Теперь репетиции номера с исчезновением возлюбленного планировались значительно реже, но мы обещались тщательно и периодически прорабатывать все расставленные акценты и эмоции наряду с техничной хореографией. Я была этому несказанно рада: вновь и вновь пережитые чувства боли от утраты близкого человека уходили на второй план, а рабочее расписание претерпевало изменения, словно новая веха приближалась не только в истории, но и в моей личной жизни. Сюжет ждали подвижки, и, наконец, в нём должна была появиться пара бесстрастных голубых глаз. Насколько же изнурительным стало ожидание: несколько недель дома в раздумиях перед отлётом в Нью-Йорк и постановка первой сцены отняли из графика месяц.

С особой бережностью и скромностью, я мысленно подсчитывала, сколько прошло времени с момента знакомства с Брэндоном, осознавая, что уже месяц он не выходит из моей головы. Беспокойный разум начал подбрасывать мне сумасшедшие идеи, словно жадные и голодные фантазии на его счёт ― преданная исхудавшая собака. Я как могла подкармливала её ложными надеждами и затёртыми до неузнаваемости воспоминаниями о наших мимолётных взглядах, о коротких бессодержательных разговорах; выгуливала её вечерами по Бродвею и брала с собой на ночь в кровать. Теперь она меня словно грела от наступивших осенних заморозков, и если бы не назначенная на понедельник репетиция с блондином, я бы уже придумала своему новому питомцу имя.

Его имя.

* * *

Каждое утро я созванивалась с сестрой. Репетиции оканчивались, бывало, и ночью, когда Молли уже спала, поэтому мы старались держать видео-связь стабильно перед учёбой и работой. Эта юная девушка была ещё одним негласным поводом для моих беспокойств: иногда я ловила её на вранье, но не спешила разоблачать. Дома действительно было чисто, прекрасные свежие портреты регулярно появлялись на холстах, домашняя еда часто виднелась в холодильнике, и это не могло не радовать. Пару раз лишь я видела, как чужая куртка висела в коридоре, что может лишь означать, что Тони поселился в нашей квартире; потом Молли догадалась прятать вещи в гостиную. Бывало, девушка специально не заходила к себе в комнату или отказывалась заглянуть в мою, что меня приводило лишь в моментальное неизъяснимое беспокойство.

Но я не спешила высказывать это сестре. Спрятанный от моих глаз бардак или сонное лицо чужого полуголого человека в домашней постели лишний раз убережёт мою психику на приличном расстоянии от Сан-Франциско. Я уверена, что Молли можно доверять; я лишь странным образом реагировала на едва заметное присутствие Тони ― ревностно что ли…