За кулисами

Танцовщица судорожно задрожала от бесконтрольно нахлынувших слёз и тяжело вздохнула, прячась за ладонями, укутанными в шерстяные варежки. Тёплый пар заклубился у её лица и растворился в воздухе. Являться причиной её расстройства было отвратительно тошно, и, находясь под вниманием её припухших раскрасневшихся глаз, я вдруг почувствовал такой прилив изнеженного сострадания, что нашёл силы заговорить более честно и откровенно, лишь бы суметь приостановить этот душещипательный плач.

― Лапуля, я не хотел делать больно… Не знаю, как помочь, чтобы ты так не страдала. Просто пойми, что перед тобой трус, который тебя не достоин. Разве такой тебе нужен? ― опережая её попытки задуматься, я сбивчиво продолжил подбирать слова, загоняя самого себя в нездоровое потрясение от нестерпимой правды. ― Пойми, я не умею по-другому. Оставил тебя одну, наедине с признаниями без уважительного ответа, просто сбежал, испугался, наконец, чего-то стоящего в своей жизни. Я не готов меняться, и по-другому не привык…

Извинения получались слишком эмоциональными и чересчур сокровенными, от чего я едва не подавился неизъяснимыми опасениями навредить ещё больше. Но теперь Мишель осторожно молчала, а слёзы многозначительно реже стекали по её лицу.

― Ты сказала вчера, что для меня ничего не значит то, что я делаю с тобой, ― от подкатившего дурного чувства я беспокойно потянулся к сумке и достал из неё свечу, которую выбирал в подарок для девушки на Рождество. ― Это неправда. Ты упрямо не выходишь из моей головы… Я помню каждое твоё слово, каждый наш поцелуй, прокручивая их в памяти лёжа в кровати до потери сознания. Чёрт возьми, ты мне снишься без конца… Не знаю, как передать… Я очень благодарен за то, что ты была в моей жизни.

Наконец, с трудом пресекаемый поток переживаний, что беспокоил меня уже несколько месяцев, несчадно извергнулся на Мишель. Казалось, пространство вокруг нас теперь звенело и дребезжало, необратимо расходясь по швам.

― Была? ― едва приняв сувенир дрожащими руками, танцовщица всполошилась, потянув за шарф, словно освобождая себе больше пространства для шумного дыхания. Ресницы заблестели от капелек свежих наворачивающихся слёз, и она стянула с ладони варежку, размазывая стекающие по лицу и губам дорожки. Неужели Макарти ей не сказал…

Моё сердце жалостливо застонало, умоляя остановиться. Осталось предупредить лишь об одном…

― Лапуля, Крэг уволил меня за прогул. Извини своего непутевого напарника… Я всё ещё протестую против такого решения и страдаю, но искренне рассчитываю, что моё место займёт кто-то более достойный. Хотя бы в твоём сердце… Поэтому нам нужно попрощаться, ― смотреть в её хрустальные от блестящих слёз глаза у меня больше не было смелости. Я обернулся по сторонам, потеряно наблюдая за уже редким потоком машин и паркующимся прямо у пешеходной дорожки отеля тонированным авто. Мне самому нужно было прятать от Мишель, хоть и скупые, но жгучие слёзы разочарования. Я был разочарован в самом себе, когда озвучил этот кошмар человеку, чувствами которого дорожил теперь больше всего на свете. Время нашего прямолинейного разговора стремительно истекало, и это значило, что я действительно попрощался с Мишель. ― Но на премьере я обязательно буду смотреть на тебя из зала.

Её будет не хватать ― эта фараза безостановочно звенела в голове, пробуждая от всех многолетних заблуждений. Каким-то образом я смог слепо полюбить, но делать этого правильно до сих пор не умел ― и вряд ли когда-то смог бы научиться. Мне стоило держаться от Мишель подальше. От её удивительного цвета глаз, от морозного запаха её ровных русых волос, в которых терялись объемные хлопья снега. От любимых, грустно ухмыляющихся губ. Мы ещё долго молчали, избегая смотреть друг на друга одновременно, зачем-то изучая напоследок лица, и на несколько секунд Мишель показалась мне блаженно спокойной.

― Твою роль принца невозможно заменить никем другим, ― сказав это, танцовщица заволновалась и принялась кусать губы, не находя им лучшего применения.

Как бы я хотел вспомнить их тепло прямо сейчас… Это казалось убийственной идеей, совершенно запутавшегося в чувствах человека. Никогда прежде я не усугублял общение с девушками до таких последствий. Из моего рта не доносились искренние извинения, раскаяния в безысходной нужде находиться рядом с одной и наслаждаться ей. Этот момент запечатлелся в глубине подсознания, как нечто безобразно светлое, хоть прежде и надоедающее мне, но настолько необходимое, что когда оно откололось, я в миг ощутил себя одиноким и негодным больше ни на что. Чтобы притупить наши свежие переживания от разрыва, я осторожно раскрыл руки для объятий с Мишель, надеясь на то, что она примет их.