За кулисами

«Ах», — ответил Гейнц, — «не волнуйся! У Рекса все в порядке, ему принадлежат целые линии домов в Мюнхене».

«Вот это да!» — воскликнул я, — «Но зачем он устраивает весь этот цирк?» — хотелось мне знать.

Собственно говоря, Рексу было позволено то, что доступно одному проценту всех музыкантов по завершении их карьеры: он мог, если бы только захотел, сказать «Хаста ля виста» и на веки вечные повернуться спиной к музыкальному бизнесу. «Почему он не отправится на покой? Он же не глупец! Он уже давно понял, что приближается к своей музыкальной смерти», — спрашивал я Армланга.

«Ну, как я уже говорил, дело здесь не в деньгах!» — ответил он, — «С этим у него нет проблем! Проблемы у него в интимном плане. Рексу ужасно нравятся молодые мужчины. Но об этом никто не должен знать. И он боится, что если он перестанет петь, то растеряет всю свою привлекательность».

Между тем, времена изменились. Но как гомосексуалист, Рекс был вынужден вести двойную жизнь и придерживаться норм морали. Это было не как сегодня, когда Клаус Воврейт ездит от одного «Стрит Дей» к другому «Гей Дей», просто потому, что ему это нравится. Тогда модератор Лоу ван Бург, «Золотой мальчик», был уволен с ЦДФ за то, что, будучи женатым, позволил себе завести любовницу.

Рексу приходилось всегда быть настороже, чтобы не прочитать на следующее утро в газете «Бильд», что «Гильдо застукали в постели с парнем». Внешне он удачно изображал кумира женщин. Когда он выступал в «хит–параде», перед ним стояли ряды визжащий девушек, которые, раня пальцы, протягивали ему белые розы в знак любви. Наверное, Гильдо думал в это время: «Ах, если бы вы только были мальчиками!»

В частной жизни он постоянно окружал себя «секретарями», «ассистентами» и «шоферами».

Сущностью всего было то, что Рекс жаждал сцены не ради денег, а потому что слава приносила то, в чем он так нуждался — восхищение молодых парней.

Так потихоньку Гейнц рассказал мне всю драму: как Рексу приходилось ездить на всякие стрелковые праздники и мероприятия для глухонемых, где он получал пятьсот марок за вечер. Что этот человек, который привык подниматься по красивым лестницам теле–шоу, часто вынужден был шлепать по грязи, чтобы зайти в шатер с задней стороны. Что ему приходилось выслушивать крики восьмисот пьяных гуляющих, тогда как сначала было приглашено лишь десять–двадцать егермейстеров.

Возможно, простому смертному не понять, как это нестерпимо больно, когда за тобой постоянно шпионят. А потом остается лишь запах сигарет, пива и пота. Ужас. И как однажды понял Борис Бекер: «Я больше никогда не выиграю Уимблдон», и не стану счастливым. Так и музыканты свыкаются с мыслью: «Я никогда больше не напишу хит». Многих это убивает.

На Рекса все чаще стали жаловаться организаторы праздников, потому что он несколько раз падал со сцены. На выступлении «МС Европа» он несколько минут пролежал на земле, что–то бессвязно лепеча. На рождественской вечеринке фирмы по продаже белья по почтовым каталогам он мертвецки упился двумя литрами Рислинга и пол бутылкой красного вина.

На Майорке он попрощался с публикой словами: «Добббброго… вечччера…! Вввеселого Рррождества!» — хотя стояло лето. Если его спрашивали: «Как было?» — он отвечал: «Девчонки бросали лифчики и трусики на сцену. Они все хотят лечь со мной в постель». При этом среди публики находилось лишь несколько хулиганов, которые грубо ругались.

Он был пародией на самого себя и жил на непостижимой планете Гильдо. Если репортер в интервью спрашивал: «Слушай, Рекс, может, ты все–таки пьешь немножко много?» — он отбивался, как все алкоголики: «Я выпиваю всего–то по восемь стаканчиков после выступления! Я вообще не понимаю, из–за чего весь сыр–бор! Бернгард Бринк пьет в два раза больше».

«Рекс должен принять правду и честно и ясно сказать: 'Да, я пью. И кроме того, я ношу парик'" — ябедничал в ответ Бернгард.

Чуточку стыдно за обоих.

Спустя четырнадцать лет после нашей встречи, точнее говоря, 23 октября 1999, Рекс Гильдо упал с восьмиметровой высоты, вывалившись из окна своей ванной комнаты. Итог его жизни: двадцать пять миллионов пластинок и десять цистерн алкоголя. Перед смертью он прокричал: «Я не хочу больше строить из себя клоуна!» Возможно, это был первый раз в его карьере, когда он открыл рот и сказал правду. К сожалению, слишком поздно.

1982

Нена или дыньки в декольте, медвежата под мышкой

Летом 1982 музыкальное паломничество снова привело меня в BMG в Берлине. Любому, кто видел меня, было на что посмотреть. Под «стилем» я понимал тогда спортивные брюки, майку с глубоким вырезом и кучу золотых цепочек. К тому же, я сбривал волосы на груди. В принципе, я выглядел как турецкий сутенер, только со светлыми волосами.