За кулисами "Министерства правды"

Главное управление по делам литературы и издательств в течение первых пятнадцати лет своего существования (июнь 1922–1936 гг.) находилось в ведении Народного комиссариата просвещения, отделения его подчинялись местным органам народного образования. Непосредственным начальником Лебедева-Полянского, как заведующего Главлитом, являлся нарком просвещения А. В. Луначарский, известный драматург, прозаик и литературный критик. По натуре своей был он человеком мягким, доброжелательным: многие писатели, ставшие затем эмигрантами, добрым словом поминают советского наркома, часто заступавшегося за них перед властями предержащими, охотно подписывавшего любые ходатайства, прошения и т. д. Выбор Луначарского на столь высокий пост не случаен, нужно было все-таки «наводить мосты», договариваться с интеллигенцией, которая склонна была больше доверять своему собрату-писателю, чем партийному функционеру в чистом виде. Нарком в первые годы сделал немало для того, чтобы русская культура не угасла окончательно: боролся с «Пролеткультом» и другими «загибщиками», яростно выступавшими против русской классики, много сделал для ее сохранения и издания, поддерживал ряд писателей 20-х годов, подвергавшихся травле и т. д. Личность это была сложная, противоречивая, по-своему трагическая: коммунист в нем постоянно боролся с писателем-интеллигентом, и поочередно брал верх то тот, то другой. То он защищал писателей и ученых, ратовал за свободу творчества, то резко обрывал их, заявляя, что именно пролетариат должен «достаточно настойчиво» проявить «свою волю во всех областях жизни, в том числе и в области культурной», что он не допустцт в своем комиссариате «растворения крепкого вина коммунизма в теплой воде новоявленной интеллигентской симпатии»⁹.

Отношения наркома с подчиненным ему главным цензором сложились негладко с самого начала. Еще)цо организации Главлита, когда Лебедев-Полянский возглавлял Политотдел ГИЗа, между ними начались разногласия. Отзвуки этого первого столкновения мы найдем в письме Лебедева-Полянского наркому от 22 апреля 1922 г.: «Узнав о Вашем письме к т. Мещерякову (заведующему Госиздатом. — А. Б.) и т. Рыкову, я написал было ответ довольно решительный и не менее красочный, чем Ваше письмо; слишком бесцеремонно Вы обошлись с честью человека, и это может взорвать каждого», — пишет обиженный цензор. К сожалению, письма самого Луначарского найти пока не удалось: видимо, он резко критикует в нем цензурный произвол Политотдела. Это видно из того, что дальше, оправдывая свои действия, Лебедев-Полянский упрекает Луначарского в том, что тот «с легкостью дает рекомендации людям, мало приятным и мало достойным… «Слава богу» — мною не вычеркивается» (V — ф. 597, оп. 3, д. 11, л. 1.). Здесь, видимо, идет речь о маниакальной ненависти цензоров к «божественным словам», даже в самом невинном, как здесь, контексте.

Еще более обострились отношения после назначения Лебедева на пост начальника Главлита. Приведу здесь фрагмент довольно большого официального послания наркома в Главлит 13 января 1923 г. (насколько мне известно, оно не опубликовано):

«<…> Я бы со своей стороны не настаивал требовать непременно напечатания по новой орфографии книг, вышедших после 1923 г. По-моему, надо не только делать исключения для книг научно-технического характера, но и для всех книг, вообще говоря, желательных в России. Можно идти при этом на то, что при взвешивании ценности книги для русской публики была принята во внимание и орфография. Прямое принуждение вряд ли принудит их перейти к новой орфографии, но лишит русскую публику некоторого количества полезных книг, в орфографическом отношении в конце концов равных тем книгам, которые в наших библиотеках и в обиходе еще преобладают» (Там же, л. 4). Речь здесь, скорее всего, идет о зарубежных русских книгах, печатавшихся по старой орфографии: одно это, независимо от содержания, вызывало запрещение их ввоза.