За кулисами путча. Российские чекисты против развала органов КГБ в 1991 году

Конечно, кто не знает этого выдающегося изобретателя средневековья, положившего начало книгопечатанию! Еще со школьной скамьи все мы знаем, что первую печатную книгу в мире изготовил Гутенберг, а первое печатное издание на Руси вышло спустя столетие из печатного станка Ивана Федорова. Андрей до сих пор помнил виденную где-то средневековую гравюру, на которой были изображены странные бородатые люди в шапочках, суетящиеся перед каким-то громадным диковинным прессом. Но не эти воспоминания так повлияли на состояние Орлова, а совсем другие, подернутые уже тонкой дымкой времени. Дело в том, что четырнадцать лет назад Орлову довелось соприкоснуться с удивительной тайной, хранить которую он обещал одному человеку. Уже несколько лет человека этого не было в живых…

Это было летом тысяча девятьсот семьдесят седьмого года, задолго до того, как Орлов поступил на службу в органы госбезопасности. Начальник отдела ректората МГУ, в котором работал тогда Орлов, должен был уйти в отпуск, а Андрей, как его заместитель, принять некоторые дела, которые должен был продолжить в отсутствие начальника. Собственно говоря, дел было не так то уж и много: провести какие-то проверки соблюдения требований приказов на факультетах, организационно обеспечить несколько плановых мероприятий, следить за тем, чтобы сотрудники вовремя исполняли порученную им работу, ну и, конечно, самому быть на высоте положения — грамотно решать возникающие вопросы и уметь урегулировать появляющиеся проблемы. Орлову было двадцать шесть, но он уже был достаточно опытным работником, пользовавшимся авторитетом у подчиненных и окружающих.

— Андрей, если позвонит ректор и обратится с какой-нибудь просьбой — постарайся сделать все как надо. Ты же умеешь! В чем-то засомневаешься — звони! Я буду на даче. Телефон ты знаешь!

— Я думаю, Василий Северьянович, до этого дело не дойдет. Вы отдыхайте спокойно. Я справлюсь, в крайнем случае…

— Да в том, что ты справишься, я и не сомневаюсь. Просто… бывают такие моменты, что я и сам не знаю, как поступить.

— Тогда буду советоваться.

— Теперь вот что… Ты знаешь, где у меня лежат документы, особенно те, которые могут понадобиться в чрезвычайных условиях…

— Василий Северьянович, я надеюсь, что за это время… ну пока вы будете отсутствовать, ничего такого не произойдет!

— Да, конечно! Но все-таки… На всякий случай! Если что — доложишь лично ректору! Ну… эти…

— Я понял, понял!

— И еще…

— Что, Василий Северьянович?

— Да я хотел тебе сказать об одной вещи… Только… Андрей, ты должен иметь в виду: об этом не знает никто!

— Как никто?

— Никто!

— Даже ректор?

— Да.

Орлов с удивлением посмотрел на своего начальника. Выражение его лица было непонятным. Василий Северьянович выглядел чрезвычайно серьезным, демонстрируя исключительную важность момента, и в то же время в глазах его угадывалась смешинка. Он, говоря важные вещи, как будто иронизировал над самим собой и тем самым вводил собеседника в заблуждение.

Старый и мудрый человек, обладающий громадным чекистским опытом, Василий Северьянович Иващенко[144] знал, что любое событие или явление имеет две стороны — серьезную и не очень, важную и не совсем, главную и второстепенную. Прослужив не один десяток лет в Центральном аппарате Комитета госбезопасности, он был одним из немногих, кто уцелел в мясорубке сталинских репрессий, прокатившихся по самим органам. Собственно, Орлов не знал подробностей его службы в КГБ и лишь по отдельным моментам, о которых Василий Северьянович рассказывал как бы вскользь, догадывался, что ему довелось еще в конце тридцатых служить в следственных подразделениях НКВД, где сохраниться мог лишь человек незаурядной способности избегать конфликтов, не ввязываться в противоречивые действия, не лезть из кожи вон, чтобы угодить начальству, которое само ходило под Богом. Выжить в этих условиях, да еще продвинуться по служебной лестнице в годы войны и сразу после нее мог только человек чрезвычайно осторожный и, конечно же, везучий. Наверное, всеми этими качествами и обладал Василий Северьянович, ставший после увольнения в отставку начальником отдела в ректорате самого крупного высшего учебного заведения страны.

— Андрей, я покажу тебе одну вещь… Я тебе уже сказал: о ней не знает никто! И ты тоже должен будешь забыть о ней, как будто я тебе ничего не показывал и ничего не говорил. Понял?

— Понял! — Орлов заинтригованно смотрел на Василия Северьяновича. Ему казалось не просто странным, а даже нелепым слышать из уст начальника столь непривычные предупреждения. Ведь Орлову приходилось уже немало работать с секретными документами и материалами, и всякие предупреждения подобного рода казались ему излишними. Ведь он давал подписку о неразглашении сведений и понимал, что не имеет права нарушать эти обязательства. За время работы в отделе Орлову пока еще никто не говорил так настойчиво, что он «должен забыть» о какой-то информации, как будто это не государственная тайна, хранить которую обязан каждый гражданин, а нечто такое, что знать вообще не должен никто.