За кулисами путча. Российские чекисты против развала органов КГБ в 1991 году

Иваненко, освобожденный Президентом от должности, сразу забытый и брошенный своими «демократическими» друзьями, маялся несколько дней, тщетно надеясь на то, что Президент, вице-президент, государственный секретарь или хотя бы кто-нибудь другой из высшего политического руководства вспомнят о нем. Ведь прошло совсем немного времени после августовских событий, в которых он выступал активным участником, был на виду, делал все для того, чтобы избежать эскалации противостояния. Еще вчера он ходил на доклады к Ельцину, приглашался на заседания правительства, выступал в Верховном Совете, участвовал в проработке важнейших документов, встречался с иностранными представителями, давал многочисленные интервью и брифинги, спорил с Бакатиным о судьбах новой структуры безопасности. А сегодня он оказался вычеркнутым из активной жизни. Ему было грубо и беспардонно указано на дверь, как будто он был виноват в том, что произошло в августе, как будто не он со своей командой, а кто-то другой удержал местные управления КГБ от ввязывания в смертельную схватку за власть в стране.

В тот день Орлов с самого утра чувствовал: что-то должно произойти. Долго вынужденное безделье продолжаться не могло. На службе в соседних кабинетах ощущалось уже некоторое оживление. Министр безопасности и внутренних дел Баранников начал интенсивную деятельность по объединению двух ведомств. Каждый день то на Лубянке, то на Житной[161] проходили какие-то совещания, по зданиям госбезопасности группами ходили какие-то люди, с интересом посматривая на окружающих и бросая оценивающие взгляды на кабинеты.

После того как Российский комитет был упразднен, многие из его сотрудников подали рапорта об увольнении из органов. Конечно, масла в огонь подлил указ Президента об объединении. Еще совсем недавно вся система МВД была в оперативном обеспечении чекистов, а сегодня последние сами попадали в зависимость от тех, кого разрабатывали и проверяли. Безусловно, это не сулило многим из них ничего хорошего, особенно тем, кто работал по линии борьбы с коррупцией в органах внутренних дел. Но несмотря на то, что в большинстве коллективов царило уныние и ожидание худшего, жизнь брала свое.

Того, что происходило в стране, по-настоящему понять не мог никто. Распад Союза, разрушение всей системы управления, полная деморализация государственных органов, утрата политических и экономических ориентиров — все это говорило, что страна, набирая ход, катится в пропасть. Те, кто еще вчера, избегая встреч с органами правопорядка, подпольно торговали валютой, ввозили и вывозили контрабанду, пытались на фоне мучительных поисков нового экономического пути обеспечить себе благополучие за счет других, вдруг воочию увидели перед собой огромный пирог, который можно было делить, рвать на куски, давясь и жадно пожирая то, что было создано предшествующими поколениями. Изо всех щелей поползли людишки, похожие на мелких насекомых и червей, которые почувствовали пьянящий запах разложения, суливший им невиданное обогащение и неслыханный взлет. Наступало время неприкрытой подлости и бесчестия, предательства и трусости, дремучих инстинктов и презрения к окружающим. Правда, всего этого большинство людей тогда еще в полной мере не понимало. Было лишь предощущение чего-то тревожного и опасного, что подступало к привычной и достаточно размеренной жизни миллионов.

— Андрей, зайди! — прозвучал в трубке тихий голос Иваненко. Уже дней пять Виктора Валентиновича не было видно. Одни говорили, что он добивается приема у Президента, другие видели его на Старой площади[162], третьи рассказывали, что он сидит дома, пьет водку и никого не хочет видеть. Поэтому, услышав знакомый голос, Орлов обрадовался и заторопился в кабинет бывшего шефа.

Как всегда, в приемной находился дежурный офицер, а в небольшом соседнем кабинете — Лариса, секретарь Иваненко. При появлении Андрея офицер молча встал. Перед ним на столе с бесполезной теперь «простыней» списка телефонов и двумя десятками молчащих аппаратов лежала развернутая газета, которую он, наверное, только что читал. Хрустальная пепельница была полна окурков, что само по себе казалось невозможным — в приемной категорически запрещалось курить.

Из соседней комнаты вышла Лариса, непривычно растерянная. Обычно очень деятельная и разговорчивая, яркая и немного артистичная, она казалась теперь какой-то потускневшей. Подойдя к Орлову, она сообщила:

— Андрей, утром приходили и сказали, что к обеду надо освободить все кабинеты. Валентиныч сейчас собирает там свои вещи… книги… Иди, помоги ему. И свой кабинет освободи, а то придут…

— Да мне, Ларис, освобождать нечего… — усмехнулся Орлов. — Я все убрал. Лишнее уничтожил, документы все сдал, а остальное… Пусть проверяют!

— Андрюш, а книгу-то вы успели… «Библию» эту?

Орлов только махнул рукой.

— Ладно, зайду к шефу… Он вызывал.

28 декабря 1991 года, день.

Москва. Лубянская площадь.

Здание МБВД России. Кабинет № 517.