За кулисами путча. Российские чекисты против развала органов КГБ в 1991 году

В комнате был накрыт журнальный столик — три тарелки, рюмки, какой-то салат, соленые огурчики. Через десять минут они уже успели опрокинуть по рюмке и почувствовать, как по всему телу разливается тепло и уходит куда-то напряжение последних часов. Саша тогда много и интересно рассказывал о чем-то, они смеялись, забыв о том, что на часах было далеко за полночь. Было легко и необычно беззаботно. Именно тогда Андрей почувствовал, насколько превратной может быть жизнь. Вместо того, чтобы сейчас сидеть за домашним столом, он мог в эту декабрьскую ночь уже подлетать к ощетинившемуся ненавистью Грозному. И одному Богу известно, как и что могло дальше быть.

Ключевский уехал где-то под утро на комитетской дежурной машине, а Андрей с Олей еще долго говорили о том, что последнее время редко встречаются с друзьями, что в следующем году им, может быть, все-таки удастся поехать всем вместе к морю, дюнам, соснам и романтическим развалинам старых прусских замков.

Обо всем этом Андрей вспомнил, когда Оля сказала, что его просит к телефону Саша. Взяв трубку, он услышал характерный, с едва заметной хрипотцой, голос Ключевского:

— Андрей, привет!

— Здравствуй, Саш!

— Ну как ты там? Чем занимаешься? Ты в отпуске?

— Да, с сегодняшнего дня. Но ты же меня знаешь! Дел у меня, как всегда, по горло. Вот сделал этажерку, причем, заметь — сам! Весь день провозился… Материалы знаешь, как сегодня трудно достать. А у нас тут всего полно. Прошел около дома, смотрю — лежит…

— Извини, Андрей! У меня к тебе дело.

— Дело? Какое? Я же уже не у дел! — наигранно весело сказал Орлов и усмехнулся, заметив, что у него получился словесный каламбур.

— Понимаешь? — Саша запнулся на мгновенье. — Может быть, не по телефону…

— Хорошо. Но какое дело-то? Скажи хоть эзоповским языком.

— Да… с тобой хочет встретиться Зорькин.[167]

Орлов знал, что Зорькин был председателем недавно созданного Конституционного суда, который должен был рассматривать соответствие Конституции законов и решений руководства страны, если они противоречат ей — отменять их. Поэтому одного только упоминания о Зорькине Орлову было достаточно, чтобы понять, о чем идет речь. А она, конечно же, шла об указе Президента по поводу объединения госбезопасности и милиции в единое министерство с аббревиатурой МБВД.

— А я-то что могу, Саша? Я всего лишь бывший помощник бывшего генерального директора АФБ!

— Ну и что? Иваненко не будет. Он улетает завтра утром… Андрей, я больше у вас никого не знаю. Ну как?

— Саша, о чем речь? Нужно встретиться — я встречусь. Когда и где?

— Завтра в десять на углу Ильинки и Новой площади. Знаешь?

— Знаю. Хорошо, я буду.

— Только… ты понимаешь…

— Все ясно… Не беспокойся. До завтра.

— До завтра. Передавай Оле привет.

— Спасибо. Пока!

Андрей еще некоторое время сжимал в руке трубку, все еще обдумывая то, что сказал Ключевский. Он понимал, в какое опасное дело ввязывается. Президент принял решение объединить две мощные структуры сил безопасности. Большинство сотрудников МВД с нескрываемой радостью восприняли это, вполне обоснованно считая, что наконец будет покончено с привилегированным по отношению к ним положением чекистов. Сотрудники же госбезопасности, в определенной степени деморализованные после августовских событий, уже смирившиеся с раскассированном системы на несколько самостоятельных служб, восприняли это решение как неизбежное зло, хотя, в какой-то мере позволяющее сохранить остатки былой мощи, пусть хоть в урезанной и несамостоятельной форме. Воодушевление одних и подавленность других — это те настроения, которые царили в последние декабрьские дни 1991 года.

— Андрюш, что он хочет? — Оля встревожено смотрела на Андрея, на лице которого явно отражались противоречивые чувства после разговора с Сашей. Женщина вообще очень хорошо улавливает настроение мужчины. А любящая женщина, жена — тем более. — Ты уже в отпуске. Чего они тебя беспокоят?

— Оля! Ты что? Меня просят встретиться с одним человеком…

— Андрюша, не надо! Я прошу тебя! Я боюсь! Я чувствую какую-то опасность. То эти звонки, то Кузин, то теперь вот Ключевский. Не надо! Скажи, что ты завтра уезжаешь!

— Нет, Оля, я не могу. Понимаешь, мне…

Она прильнула к Андрею, казавшемуся по сравнению с ней большим и высоким, обняла его за талию, прижала свою голову к его груди. Он стал поглаживать ее волосы, шептать в ухо какие-то успокаивающие слова. Он всегда делал так, если жена беспокоилась о чем-нибудь.

— Оля, я встречусь завтра с человеком. Понимаешь, это очень нужно. А на следующей неделе можно брать билеты в Калининград. Понимаешь?

— Понимаю, Андрюшка! Вечно тебе приходится…

29 декабря 1991 года, день.

Москва. Административное здание в центре города