За кулисами путча. Российские чекисты против развала органов КГБ в 1991 году

Февральские события в Душанбе были прологом приближающейся трагедии народов Советского Союза, сигналом к активизации всех деструктивных сил, реальной демонстрацией слабости руководства страны, которое не могло защитить своих граждан перед произволом и беззаконием.

СТАТЬЯ: «…Историю можно переврать, преподнести иначе, но все, что творилось в Таджикистане, забыть нельзя. Приходит время — и история начинает мстить. Мстить жестоко. Мы получили свое. После была братоубийственная война…»

(«Независимая газета», 11 февраля 2000 года).

Глава 2 Госбезопасность: пружина разлома

26 февраля 1990 года, день.

Москва. Крылатское

Весь день Оля не могла найти себе места. Чем бы она ни занималась — мыла посуду, готовила обед, стирала белье или разговаривала за чаем с Евдокией Михайловной, — ее не покидали тревожные мысли о муже. Ночной телефонный разговор с Андреем не успокоил ее, наоборот: в его словах «все нормально» ей почудилась тревога. Может быть, ее насторожила интонация, с какой это было сказано, может быть, секундная пауза, Когда на ее вопрос «Что же ты не позвонил?» — он ответил: «Я… не мог, Оля. Не получилось».

Конечно, она понимала, что звонить каждый день из другого города во время командировки почти невозможно. По обрывочным рассказам она знала, как напряженно проходили дни мужа во время его выездов из Москвы: постоянные встречи, беседы с людьми, работа с документами до позднего вечера, а порой и до самой ночи. И только иногда удавалось улучить время побродить по городу, по приглашению коллег посидеть в каком-нибудь кафе или сходить в баню. Но Андрей почти всегда заранее предупреждал ее о том, что не сможет позвонить, и тогда она представляла себе, как он ходит по вечернему Таллину или Киеву, сидит в кафе в кампании таких же, как и он, мужчин, с аккуратными короткими стрижками и в костюмах с неизменными галстуками, делающими их немного чем-то похожими друг на друга. Знающие люди, завидев такую кампанию, многозначительно переглядывались: мол, знаем, откуда эти ребята.

Интуитивно Оля чувствовала, что во время этой поездки в Душанбе произошло что-то нехорошее, что-то угрожающее ее мужу. Она с трудом понимала сущность происходящих в Таджикистане событий, знала лишь, что какие-то «националисты» пытались захватить власть, но у них не получилось. И Андрея, по всей видимости, послали разобраться в обстановке или выяснить какие-то обстоятельства. К этому времени все уже были достаточно хорошо наслышаны о трагедиях афганской войны, о зверствах моджахедов, о том, сколько советских солдат погибло вдали от своей Родины. А Таджикистан казался Оле таким же далеким и полным опасностей, как и Афганистан. Поэтому она и считала эту командировку мужа очень опасной и рискованной, боялась за него и как никогда раньше ждала его возвращения в Москву.

Около полудня Оля с бабушкой закончили свое традиционное дневное чаепитие. Евдокия Михайловна, которой вот-вот должен был исполниться девяносто один год, несмотря на свой почтенный возраст, без посторонней помощи передвигалась по квартире, полностью обслуживала себя и старалась ничем не обременять семью внука, с которой жила вместе, как только Орловы получили квартиру в Крылатском. Добродушная и рассудительная, тихая и спокойная, она в то же самое время живо интересовалась бьющей за окном жизнью, не все понимая и одобряя в ней. Она с удовольствием слушала радио, смотрела телевизионные передачи, очень любила, Когда ей читали что-нибудь вслух, время от времени задавала вопросы и высказывала свое отношение к тем или иным событиям.

Получившая в далеком детстве всего лишь четырехклассное образование в деревенской школе, Евдокия Михайловна, тем не менее, была достаточно развитой старушкой. Она многое знала про то, что происходит в стране: про горбачевскую перестройку, съезд народных депутатов, волнения в Карабахе и армянские погромы в Баку. Она терпеть не могла Ельцина и Горбачева, всегда очень резко отзывалась о них, не разделяя тех надежд, которые питали Орловы на будущее.

— Никакая это не перестройка, а стыд и позор один! — как правило, резко говорила бабушка, услышав по радио слащавые обещания и призывные речи. — Работать они просто не хотят! Все перестраивают и перестраивают! А жизнь-то лучше не становиться!

Говоря это, бабушка очень сердилась — обычно добродушное выражение ее лица становилось непривычно жестким и даже несколько брезгливым. Чувствовалось, что она искренне недоумевает, с чего это вдруг с недавних пор все заговорили о необходимости перемен.

— А когда, Оленька, ты говоришь, Андрюша-то должен приехать? Сегодня? — спросила Евдокия Михайловна.

— Да, где-то ближе к вечеру. Он мне позвонил, сказал, что билет уже взял…