За ледяными облаками

А экзамен-то, если вдуматься, серьезный. Не стоит думать и вспоминать, но так Азамат еще не пытался победить. Один против скольких? Какая разница.

Коровьи черепа-то им зачем? Да большие, смотри-ка чего. Двух– и трехглазые, лобастые, с черными гнутыми копьями рогов. Не иначе как бычьи. Быки сейчас вымахивали такие – куда там легковушкам прошлого до их размеров. Да и некоторым внедорожникам – тоже. Да и хрен с ними, так-то. А это что?

Пришлось поднести лампу, откинуть тряпку, накинутую на колпак.

Хренотень какая-то… Пят'ак… Азамат не особо верил глазам.

В Беду чего только не случается. Иногда кто-то пытается донести увиденное до других. Чаще всего его принимают за идиота.

Если к бычьему черепу белым пририсовывают мощное мужское тело, глупо оно? Для двадцати лет Беды – черт знает. Но пока таких вот, с рогами на голове, Азамату встречать не приходилось. Не нравилось одно. У обоих страшноватых силуэтов, намалеванных по сторонам прохода, были одинаковые татуировки. Череп и кинжал. Четко прорисованные на плече, левом. Азамат почесал собственное. Интересно…

Уколова крикнула. Кот зашипел, развернувшись к ее голосу.

Тактактак?… – поинтересовалась жилка. Так… – ответил Азамат, закрывая глаза. Черт с ним. Все получится. И шагнул вперед.

Прямо через плотные шкуры, завешивающие вход.

В смрад и духоту большущей полости бывшего бункера.

К женщине, ставшей ему другом.

Думай холодной головой. Бей горячим сердцем. Работай твердыми руками. О, да. Так и говорили наставники. Голова, курсант, – твое главное оружие. Азамат даже не спорил. Так и есть. Но если чуток добавить злобы и дикой ярости, родившейся очень давно? И даже не на этих ублюдков, жрущих человечину? Да. Аллах велел забивать таких камнями. Всевышний и Мухаммед явно знали, о чем говорили. И вряд ли их не поддерживал Иса и остальные. Азамат улыбнулся. Беда, ее он и ненавидел. Беда делает людей зверями. Но, даже становясь зверем, Пуля не ел людей. А они жрали. Все. И смерти не избежит никто.

Пуля влетел в сам бункер пулей. Такой же четкой и такой же раскаленной. Только снаряд полыхает от скорости и трения. А Азамат горел из-за бешенства. Уколова закричала еще раз.

Вырытая яма – посередке. Котел на треноге. Костер. Баба мешает варево половником. Факелы по стенам. В углу – нары, накрытые мехом. Два голых тела в углу на шкурах. Еще одна девка, молодая. Сидит в кругу трех мужиков. Двое рядом с сухим седобородым упырем с ножом. Зачем нож? Странный вопрос.

Срезать одежду со стреноженной и примотанной к косому кресту Уколовой. Из одежды на ней остались майка и теплые кальсоны. Карие глаза впились в Азамата. Вспыхнули радостью. Ожгли надеждой. Все верно, подружка, наши пришли.

Лампу в тот угол, так живо пахнущий страстью собачьей случки. Горите, мать вашу!

Копье в деда. Не повезло. Один из снежных обернулся, шагнул вперед, принимая острие в себя. Чертовы твари с их верностью новообразованным вождишкам.

Саблезуб добрался до трех, лапающих девку. Увернулся от ножа, полоснул по глазам ударившего, рванул ляжку соседу и воющей пружиной вцепился в горло третьему.

Топорик ударил удачнее. Прокрутил сверкающую дугу, впился в голову второго охранника старого хрыча. Тот хрюкнул и подох. Сразу.

В углу полыхало и орали. Сухие меха занялись не хуже бензина или шпал. Туда вам и дорога, скоты.

Ослепшего и его товарища, начавшего помирать от кровопотери, Азамат дорезал походя. Пробегая мимо. Саблезубу помощь не требовалась. Кот уже разодрал артерию третьему и урчал, скальпируя клыками заживо. Пусть выпустит пар, а то явно переживал за понравившуюся ему Уколову.

Девке Азамат сломал ключицу. Вогнал ударом ладони внутрь, сместив верхние ребра и пробив легкие. Задыхайся, падла, захлебывайся кровью. Среди голов были детские. Ты их тоже жрала, зубы-то подпиленные.

Засапожник, крутнувшись, вошел в затылок кухарке. Та, почти убежавшая, осела, завалилась на бок.

Седой? Азамат подкинул выхваченную костяную дубинку. Дед почти добрался до незаметного хода в дальнем углу. Кость просвистела не хуже стали. Попала точно в нужное место. В крестец. Хруст донесся даже сюда. Хриплый кашляющий вопль докатился даже сильнее. Больно, отец? Потерпи, скоро станет еще хуже.

– Азамат… – старлей расплакалась. Сильная, несгибаемая Женя просто разревелась. – Азамат, они…

– Все хорошо, Женька, я тут.

Азамат резал сыромятную кожу ремней, как горло деда, упорно уползающего дальше. Рез-рез-рез… хорошо, когда любишь свой нож. Он тебя любит в ответ. Хоть брейся, хоть кромсай кого, все едино, ровно и легохонько, аки скальпелем кромсать пациента на хирургическом столе. Рез… и старлей свободна.

Нет времени? Сейчас ему оказалось наплевать. Азамат просто обнял вздрагивающую Уколову и немного постоял с ней вот так. Просто и тепло, по-человечески.

– Все хорошо. Выберемся. Веришь?

Уколова кивнула. Хорошо… Азамат чуть сильнее прижал к себе и начал заниматься делами. Время не ждет.