За лесными шеломами

Воины ужинали. Всеволоду уступили место возле костра, и Воибор молча поставил перед князем миску дымящегося кулеша с салом. Всеволод поел и обратился к одному из ратников:

— Дай-ка свой лук.

Ратник принёс лук, вынул его из налучня и отдал князю. Всеволод двумя руками попробовал упругость его основы и остался доволен: оружие от сырости не пострадало. Лук был половецкий, составной. Его деревянную дугу твёрдого дерева с оплёткой из варёных бычьих сухожилий укрепляли ещё роговые пластины. С основой пластины были связаны под гнетом рыбьим клеем, который совсем не боялся воды. Тысячу таких луков Всеволод выменял у Кобяка на две корчаги фряжского вина, до которого хан был большой охотник.

Где-то неподалёку разбойно захохотал филин. Воины суеверно закрестились.

— Тьфу ты, леший, — выругался один из них. — Экая треклятая птица.

— Птица как птица, — сказал Всеволод. — Не всем же соловьями петь.

Поблагодарив воинов за угощение, он поднялся и пошёл к другому костру.

В полутьме хрупали овсом кони, побрякивали уздечками; шершавый звук точильных брусков мешался с людским говором, а с проясневшего неба на воинский стан смотрели остроиглые июньские звёзды.

Глава 13

Ночи в эту пору коротки и светлы. Не успеет погаснуть вечерняя заря, а уж на востоке занимается новый рассвет.

После недолгого сна Всеволод вышел из шатра. Окрестные деревья стояли по голень во мгле; сквозь неё серыми тенями проступали возы, задранные вверх оглобли, крупы и головы коней.

Всеволод разбудил Воибора, сладко спавшего под попоной тут же у шатра, и велел поднимать войско. Воибор побежал за трубачом.

Звуки побудки сразу подняли стан на ноги. Ратники надевали кольчуги, разбирали с телег оружие, складывали на них котлы и на ходу жевали свой завтрак: кто кусок копчёной грудинки, кто курицу, а менее запасливые и простой сухарь.

Из раменья — леса, граничащего с полем, — вышли, когда солнце уже рассеялось. Оно лежало в пухлых кучевых облаках, как на перине. Вдали, за Волоховым полем, золотились купола владимирских храмов и васильковой тесьмой петляла в лугах Клязьма. В небе неумолчно звенели жаворонки. Утро было мирное, ласковое, и никому не верилось, что на этой безгрешной земле вот-вот застучат мечи и прольётся кровь.

Полк княжича Владимира обнаружил неприятеля стоящим за холмом верстах в трёх от города: видимо, Мстислав ещё с вечера был извещён о приближении Юрьевичей. Однако он явно не ожидал, что первой завяжет бой конница, а не пешая рать.

— Ишь засуетились, — сказал Михаил Всеволоду, — перестраиваться вздумали. А вон и племянничек.

Вдоль разворошённого порядка ростово-суздальских войск во весь опор проскакал всадник в княжеской багрянице.

Конница Святославича скатилась с гребня холма и ударила неприятеля в правое крыло. Лязгнуло железо о железо, громыхнули щиты о щиты, закричали люди, и завеса пыли поднялась от просохшей земли. Битва разгоралась.

Скоро правое крыло Мстислава, не выдержав натиска тяжёлой конницы, прогнулось и попятилось.

«Сейчас мы выманим их засаду», — подумал Всеволод и поглядел на ближние ворота города. Будто повинуясь его взгляду, полотнища ворот медленно распахнулись, и из них выступил конный суздальский полк. Он сверкал бронью и издали напоминал брусок серебра.

Всеволод вопросительно посмотрел на брата. Михаил кивнул и подозвал Кузьму Ратишича:

— Пускай твоих людей. Сходиться врукопашную не торопись. За мечи возьмётесь, когда опустеют тулы[32]. Ступай.

Воевода спешился и встал во главе отряда. Лучники ровным строем двинулись вперёд. Подойдя на перестрел, они остановились и разом подняли луки.

Конница Мстислава наконец-то развернулась и, оставив за спиной пешее воинство, рысью шла навстречу своей гибели.

— Лу-у-ки, бей! — прозвучал хриплый голос Кузьмы Ратишича, и первый рой перёных стрел запел в воздухе, но ужалил он не ростовских всадников, а их коней. В смертной тоске заржали раненые кони, вставая на дыбы и сбрасывая седоков.

Строй лучников отмерил десяток шагов и вновь выпустил стрелы в лошадей. Осатаневшие от боли животные катались по земле, ломали кости всадникам или, не слушаясь узды, мчались назад — лишь бы только вырваться из этой тучи страшных слепней, укусы которых несут безумие и смерть.

— Теперь они сами себя потопчут, — сказал Всеволод. — А эти напрасно спешат. Сидели бы лучше за стенами.

Он показал плетью на суздальский полк. Его уже можно было хорошо разглядеть. Впереди, рядом со знаменосцем, скакал человек в чёрных доспехах. На его шлеме с поднятым забралом ветер трепал пучок голубых перьев.

«Эге, да это ж боярин Добрыня. — Всеволод узнал всадника скорее по росту, чем в лицо. — Такому детине даже конь мал и стремена коротки».

Князь заёрзал в седле, поглядывая на старшего брата.

— Что, рука зудит? — спросил Михаил. — Сейчас пойдёшь. Целься по голове и в бок, раз они его подставили. С богом, Митя!

Дружина Всеволода на застоявшихся конях вылетела, как камень из пращи, и двумя клиньями врубилась в суздальский полк. Правый клин рассёк его пополам, а левый вошёл в лоб, заслонив собою от бокового удара уже усталую конницу княжича Владимира.