За линией Габерландта

— Мат, Сашка! — пробасил он и засмеялся. — Пропел свою партию, рыжий Карузо!

— Ребята! — негромко сказал я.

Они разом оглянулись на окно. Дробно посыпались фигуры. Саша Северин выпрыгнул первым, Смыслов, громыхая стульями, протиснулся к подоконнику и буквально перешагнул через него.

Когда смолкли радостные выкрики, я спросил Васю:

— Научился все-таки?

— Стыдно, понимаешь, с таким именем-фамилией — и не играть. Теперь хочу до мастера дойти. Или, в крайнем случае, чтобы разряд.

— А ты, Саша, так и не осилил больше одной строчки?

— Нет, почему же. Знаю еще одну.

И он запел, краснея: «И видеть сны, и зеленеть среди весны…»

— Теперь уже можно, — сказал Саша и рассмеялся.

Он имел в виду переломный год войны, когда наши войска погнали оккупантов прочь с советской земли. Он не забыл справедливого удара Сереги Иванова.

— Чего вы здесь?

— Сдаем экзамены. В сущности, уже сдали. Студенты, можно поздравить нас.

— А Серега? Он не с вами?

— Хватай выше! Руководитель комплексной партии. Теперь уже не по совхозам, а насчет составления карт. В глобальном масштабе, как говорится. Я его видел месяца три назад на колымской переправе. Пополнел, посерьезнел, фетровые валенки надел. Говорит, новую карту мира снимать будет. Геодезист высшего класса, первопроходчик.

— Не женился, Саша? — спросил Зубрилин.

— Что вы! — Он покраснел, потом засмеялся: — Скала!..

Все вместе мы пошли по улице вверх и остановились на водоразделе. Отсюда были видны и город и бухта.

Солнце опустилось, вода в бухте потемнела, и только от устья, за которым нестерпимо ярко блестела гладь Охотского моря, через всю бухту к нам тянулась розовая дорожка света, как рябью покрытая мелкими волнами наката. Она дрожала, постепенно тускнела и скоро совсем потухла. Над овальным зеркалом бухты возник нежный сизый туман.

Город тоже окутался вечерней дымкой. Его улицы уходили вниз, к реке. Смутно белели высокие дома, дымили трубы над крышами, через мост и дальше к сопкам бежали по белому шоссе темные силуэты машин. Небо на Севере было затянуто темными облаками. Где-то там, за тремя перевалами, жил Зотов с семьей, а еще дальше трудился наш деловитый и умный Серега. Рассеялись ребята по большой земле.

Зажгли свет. Ряд широких окон вспыхнул в школе; здание ее возвышалось почти рядом с нами за большим и чистым двором. Во дворе, бросая на окна тень, стояла огромная лиственница. Это была та самая лиственница… Она чудом осталась жива среди каменных громадин и асфальта.

— Ну, а ты как? — спросил меня Саша. — Начальство? Тебе хоть позвонить-то можно? Или связи с твоим совхозом по-прежнему нет?

Зубрилин живо сказал:

— Звони, звони. Связь у него в совхозе работает отлично. Там есть одна толковая связистка. Да ты слышал о ней… И все засмеялись.

КОНЕЦ.