За любовь, которой больше нет (СИ)

И вновь это тупое ощущение нереальности происходящего, когда открываешь глаза. Только на сей раз все иначе. Теряю сознание, ныряю и тону в голубых озерах напротив меня. Что я там залечивал матери? Трепло, Беркет, какое же ты трепло. Давай, соберись, дурень! Пытаюсь, но не могу. Черт побери, эту женщину. Смотрит таким взглядом, плачет, губы трясутся, гладит мое лицо, а я, бл*дь, ложусь, костями ложусь ей под ноги. Ведьма, чертова ведьма однозначно. Я уже не контролирую своих действий, хватаю ее за плечи и притягиваю к себе, она наваливается на меня. Боль вспыхивает яростной вспышкой, но мне все равно. Втягиваю в себя запах жасмина, утыкаюсь ей в шею и медленно провожу носом, она дрожит.

О, да! Знаю, малышка, что шея у тебя самая чувствительная.

Дышу рвано, прижимаюсь к ней и, блин, такое умиротворение. Закрываю глаза, отдаваясь ощущениям, которые дарят ее лихорадочные поцелуи, скользящие по моему лицу и наслаждаюсь. Глажу медленно костлявую спину, считаю остистые отростки позвонков и прихожу в ужас. Боже, как же ты дошла, малышка?! Маленькая моя, родная, милая, любимая, самая желанная на свете. Как же я тебя люблю, как же ты мне нужна... Девочка моя. Только моя.

- Марусь... - тихо прошептала, подняла голову и улыбнулась, и какая-то щемящая радость лизнула глотку, улыбнулся в ответ. Плевать в эту минуту на все, так рад ее видеть, хотя то, что вижу не радует. Заплаканная, опухшая, с красными глазами и с этими жуткими впадинами в щеках, она вызывала у меня сильнейшее беспокойство. Сжал ладонями любимое лицо и легонько поцеловал в носик.

- Живой... - тихонько выдохнула, улыбаясь сквозь слезы, а я ловил губами соленые капли.

- Живой. - повторил я.- Сколько ты весишь? – сорвалось у меня. Анна удивленно округлила глаза, потом посмотрела на свои тонкие руки и торопливо одернула рукава. Смутилась, а мне стало не по себе от ее неловкости. Детка, это ведь я - мужчина, который знает о тебе больше, чем еще кто-то на этой земле! Я же тебя всякую видел, знаю и все равно люблю.

- Не взвешивалась. А что страшная? – отвела она взгляд, но я приподнял ее лицо, притянул к себе и шепнул:

- Иди ко мне.

Она легла обратно. Превозмогая боль, обнял ее и поцеловал в макушку.

- Сейчас пойдешь к врачу...

- Это ни к чему... – попыталась возразить, но мне и без того тяжело давался разговор, сил практически не оставалась, поэтому я прикрыл ладонью ее рот:

- Помолчи и слушай. Или ты делаешь, как я сказал...

- Или?

- Как я сказал, так и делаешь!

Получилась хрень, но забавная, мне даже самому стало смешно. Анна засмеялась, а я сдерживался из последних сил, потому что любые колебания грудной клетки вызывали адскую боль.

- Беркет, тебя даже могила не исправит. – сквозь смех выдала она, я непонимающе взирал на нее. - Ну, есть у нас такое выражение: "Горбатого могила исправит!"

А, вон оно что! Извечные эти русские прибаутки по каждому поводу.

- Бред какой! - фыркнул, Эни же вновь засмеялась.

- Как ты себя чувствуешь? - спросила она уже серьезно.

- Жить можно. - неопределенно ответил. Эни нахмурилась и покачала головой.

- Завязывай геройствовать, пойду, позову врача.

Я кивнул, хотя мне не хотелось с ней расставаться и в то же время не хотелось усложнять, лучше соблюдать дистанцию. Я действительно это только что выдал? Беркет, ты юморист, блин. Только что чуть ли в любви ей не клялся, теперь уже "соблюдать дистанцию", тебе вроде бы в голову не стреляли. Извилины-то уже активируй и определись, наконец, слабохарактерный придурок. Держи себя в руках!

Анна вышла, я закрыл глаза. Видимо меня опять вырубило, потому что не заметил, как в палату зашли врач с медсестрой и Анной. Ну, и началась вся эта свистопляска. Честно говоря, мне тоже было неловко почему-то в присутствии Анны сообщать о своих немощах и физиологических особенностях, но и духу не хватало сказать ей, чтобы вышла. А после как-то это вылетело из головы, когда врач начал проверять основные рефлексы. Все было в порядке, пока не дошло дело до ног, я по-прежнему ничего не чувствовал и не мог пошевелить ими, как не напрягался.

Мозг отчаянно посылал сигналы мышцам, но связь была потеряна, словно перерубили кабель. Я начал паниковать, глаза метались от одного лица к другому, а потом посмотрел на застывшую Анну. Она была бледна и с ужасом глядела на мои неподвижные ноги, ей видимо уже было ясно в чем дело, сама ведь врач. На ее лице я читал приговор. Меня начало трясти, паника огнем обожгла, желудок скрутило от ужаса, неизвестность сводила с ума, но я молчал, боясь услышать правду. Врач что-то писал в карте, медсестра поправляла постель, а Анна сверлила взглядом какую-то точку за окном, пытаясь скрыть слезы. Меня это подкосило, резануло в самое сердце, прокашлялся и спросил как-то жалко так, сопливо, голос дрожал, но ничего не мог с собой сделать, мне действительно становилось страшно от одной мысли, что я не смогу ходить.

- В чем дело, док?