За любовь (СИ)

— Ты сегодня, какой то не такой. А вообще, все как то странно! Когда мы занимались любовью, мне показалось, что в комнате кто-то был, до сих пор не по себе! — девушка продолжала говорить что-то еще, но он не слушал. Маркус перенесся в тот миг, когда услышал сдавленный вскрик. Что он почувствовал? Удовлетворение? Да, хоть и не хотел, чтобы она увидела все воочию. Хотя почему бы и нет, он ведь жил одним желанием — превратить ее жизнь в ад?! Пусть она не любит его, но этого и не нужно, чтобы почувствовать унижение и боль от предательства. В конце концов, он ее муж! Ее! Только почему так горько то?! Почему когда их глаза встретились, он хотел умереть от боли вместе с ней?! Почему, черт возьми, чуть не сорвался и не побежал следом?! Боже, доколе он будет ходить по краю, любя и ненавидя ее! Что же в нем сильнее? Даже сейчас он не мог, отделаются от беспокойного шепота: «Что с ней, где она?» Это приводило в неописуемую ярость — как слабак, бесхребетный придурок, умудрившийся влюбится в шлюху! Маркус горько усмехнулся самому себе и выпил еще одну рюмку водки. Он совсем забыл о своей гостье, поэтому, когда взглянул на нее, лицо девушки было слегка хмурое от понимания, что он, где то далеко.

— Милый, я тебе не нравлюсь? — обиженно надула она губки.

— Не парься детка, лучше сделай что-нибудь приятное! — подмигнул Маркус девушке, та в свою очередь улыбнулась понимающей улыбкой и опустилась на колени. Он почувствовал ее горячие губы на животе, медленно спускающиеся все ниже и ниже, Маркус закрыл глаза, пытаясь сконцентрироваться на действиях девушки. Но память — предательница, и здесь подкинула ложку дегтя, воскрешая ощущения от неумелых ласк жены, а также возбуждение и удовольствие, которые он испытывал от ее неуверенных, хаотичных движений. Только к этому всему примешивалось еще и омерзение, да, именно, омерзения к себе — порой, он доходил до таких грязных вещей, что самого корежило. Раньше он никогда не позволял себе орального секса с женой, сама мысль казалась ему кощунственной, да и не хотелось, но теперь границы были стерты, теперь становилось даже смешно над собственной наивностью. Смешно и горько! И все же, даже сейчас, он продолжал где — то глубоко внутри видеть в ней ту девочку, которую встретил на дороге. Это пронзало, словно лезвием ножа, выворачивало наизнанку. Эффект усиливали ее неловкие движения, словно для нее это было впервые. Чертова сука, знает на какие кнопки жать! Хотелось придушить ее за этот спектакль, на который он, как последний кретин все-таки велся! Злость он выражал в грубости и жестокости, но в последнее время сам уже не мог выносить этой пытки, ибо каждый его удар по жене был подобен смерти. Каждый удар отравлял его. Ее боль разъедала, как кислота! Он исчерпал все силы, сжег себя в этой войне с самим собой, пустился во все тяжкие — мстя, ломая, убивая себя в ней. Ничего практически не осталось, но и то, что осталось не давало покоя. Кажется, Маркус медленно сходил с ума. Он искал спасения с другой, но с каждой минутой все сильнее увязал в болоте, глотая грязь. Анна, она была везде, со всех сторон, она въелась в кожу, как зараза медленно уничтожала его, продлевая его агонию. Вот и сейчас все внутри бунтовало, приводя его в бешенство. Маркус оттолкнул голову девушки, поднял ее и развернул спиной, грубо вторгаясь в податливое тело, пытаясь выплеснуть раздражение, но перед глазами стояла Она, она, она — хотелось волком выть!

Все последующие дни до игры с Тоттенхемом Маркус растворился в тренировках, ему почти удалось загнать себя до бессознательного состояния, до состояния, когда от усталости перестаешь что-либо чувствовать, как судьба провернула нож в его ране на триста шестьдесят градусов.

— Маркус привет! — услышал он голос менеджера по связям с общественностью. В душе что-то перевернулось в болезненном предчувствии. Дьявол, да сколько же еще?! Липкий страх сковал внутренности. Неужели его болевые рецепторы еще на что-то способны?

— Что случилось?

— Случилось то, чего мы боялись Маркус. Мне очень жаль, но видео просочилось в прессу — мы упустили дубликат! — менеджер продолжал говорить, но Маркус больше ничего не понимал. Краны были сорваны, вены лопались, изорванная душа затихла, а он хохотал, давился горьким, безумным смехом. Положив трубку, он быстро сорвался и понесся в особняк, Маркус не знал зачем, но он горел одним желанием — увидеть ее, сейчас!

— Где Анна? — нетерпеливо спросил Маркус у экономки, проходя в дом.