За любые деньги…

«Сто процентная ставка на выигрыш, – подумал тогда он. – И первый ход делаю все-таки не я».

Уже теперь, вдруг вспомнив об этом случае, Алан болезненно поморщился и почувствовал тошноту. Он поднял голову к небу и спросил: «Говорят, что Ты тоже добрый… Но почему тогда Ты меня не остановил?»

– Эй, парень, ты, что там уснул?– снова донеслось снизу. – Решай быстрее.

«Решай… Все я должен решать, все я!» – Алан натянуто улыбнулся.

Он осмотрелся по сторонам.

«Сейчас эти ребята наверняка ползут справа», – Алан уже начинал чувствовать потерю крови, руки заметно ослабели.

Он отложил винтовку, и рукоятка кольта вдруг показалась ему очень скользкой и огромной. Но в винчестере оставался только один патрон, стрелять из него он уже не мог, а в кольте было еще четыре. Алан привстал на локте и, не видя цели, стал стрелять направо, с заметным усилием преодолевая сопротивление курка кольта. Кто-то закричал от боли и бандиты ответили ураганным огнем. Одна пуля попала Алану в грудь и две – в живот. Он снова не почувствовал боли, а просто пришла огромная слабость. Алану показалось, что он бесконечно долго падает на спину, а небо летело куда-то в бездну вслед за ним.

Пришла темнота. Алан видел, как она окружает его со всех сторон, и он засмеялся. Ведь темнота была совсем не страшной, потому что внутри него вдруг ожило совсем другое чувство – светлая и радостная жалость. Она заслонила собой все и темнота растворилась в ней.

«Свободен, – подумал Алан. – Теперь я свободен от любой правды, Майкл…»

Да, он действительно был свободен. Он мог бы вспомнить о последнем ограблении дилижанса возле Форт-Стоктона, Ховарде Уэсли и его золоте, которое, в сущности, и привело его на эту дорогу, но – странно! – он не сделал этого. Жалость внутри него, жалость к матери маленького мальчика Мэри Джексон, жалость к брату Майклу и старику возле опрокинувшегося дилижанса, вдруг стала настолько огромной и сильной, что приподняла его с земли и окутала теплотой.

«Что и кому я только что доказал? – успел спросить Алан. – У кого я выиграл и кому проиграл в этой проклятой правде жизни?»

Ответа не было. Именно это молчание и успокоило Алана.