За мечтой по встречке

— Я познакомился с Любой, когда мне было двадцать один, а ей восемнадцать. Я влюбился с первого взгляда. Она шла мне навстречу в белоснежном сарафане и босоножках на каблуках. Но на каблуки она, видимо, встала совсем недавно, то и дело спотыкалась. Меня это позабавило. И это же привлекло мое внимание. Я продолжил следить за ней. Она зашла в булочную, а оттуда вышла с полным пакетом булочек и хлеба. Я немедленно подорвался, предложил свою помощь, она не отказала. Я проводил её до дома. А жила она в шикарном доме. Я был не из бедной семьи, но до такого богатства мне еще пилить и пилить не один век, подумал я тогда. А по ней совсем не скажешь, что она генеральская дочка. Не было в ней снобизма и вычурности. Скромным цветочком я тогда её прозвал. Мы начали встречаться, в первое же свидание я понял, что она невинна. И я не торопился. Честно, держался. Я боготворил её. Отжимался, принимал холодный душ, но к ней не прикасался. Но однажды она пришла ко мне сама. Босая, в ночной рубашке посреди ночи. Мне бы спросить её о том, что случилось. Но гормоны и её решительный напор сделали своё дело. Я стал её первым мужчиной. А после этого она не пришла ни на одно назначенное мной свидание. Через неделю я узнал, что она выходит замуж. Сразу понял, что насильно. Подкараулил Дамира. Мы знатно подрались, он навсегда на моем лице оставил отпечаток осколком бутылки, — показывает на свой шрам. — Но на этом эта история не закончилась. На утро за мной пришли из милиции. Дамир написал заявление об избиении. Снял побои. Меня задержали. По его требованию я должен был встать на колени перед ним, и попросить прощения. Просить прощения у него я не стал, и тут начался цирк. Из хулиганки мое дело резко переросло в уголовное. В деле появился пистолет, и даже ранение у Дамира, по бумагам, естественно. Даже, свидетели нашлись, которые подтвердили, как я стрелял в него. Меня посадили на десять лет. Я пытался выйти по УДО, но мне систематически отказывали в этом, в общем, отсидел от звонка до звонка. Там же на зоне я начал приобретать свой авторитет. Выйдя на свободу, я продолжил то дело, которое начал в заключении. Потому что понял, что Дамира я смогу задавить, только имея власть, которую он никогда не сможет приобрести. Как не крути, но криминальный мир правит нынешней властью, чиновниками, а это значит, что он подчиняется мне.

— Ты знал, что он издевается над ней?

— Нет. Она просила не появляться в её жизни, боялась, видимо, глупенькая, что Дамир снова упрячет меня за решетку. Я приехал к ней, как только освободился. Сразу с колонии к ней. А она сказала, что за эти годы полюбила мужа, и просила не мешать её счастью. И я поверил. Смотрел в её пустые и печальные глаза и поверил. Я и о тебе ничего не знал.

— А как ты узнал?

— Она сказала перед смертью.

— Она звонила тебе?

— Нет. В тот вечер мне было очень хреново. Я буквально метался по дому. Не знаю, что меня дернуло, но я сел за руль и приехал к ней. Нарушил данное ей слово, но не смог иначе. Сиделка её оставила нас наедине. Любочка лежала в своей постели, обессиленная и изможденная, что я не смог сдержать слез. Она была такой хрупкой, что я дышать рядом с ней боялся. Столько лет её не видел и понял, что все это время был дураком. Не надо было ей верить, не надо было слушать. Ничего в моей жизни не имело смысла, кроме неё. Я никогда не был женат, потому что всегда любил только Любу. Ей поклонялся всю свою жизнь и поклоняюсь до сих пор, — я невольно замечаю на его рабочем столе фотографию в рамочке. На фотографии моя мама, молодая и счастливая. Я её такой никогда не видел. Камиль Маратович следит за моим взглядом и, беря фотографию в свои руки, продолжает: — Я присел на кровать рядом с ней, обнял её, поцеловал в макушку. Она с трудом обняла меня в ответ. А потом, прерывая наше молчание, рассказала о тебе. Мы плакали оба в этот момент. Она, потому что просила прощения за многолетнее молчание, а я от счастья. Потому что всю свою жизнь я мечтал о ребенке от неё. Я целовал её руки за этот подарок. Я стоял на коленях перед ней, прося прощения за все, что она пережила. Она умерла в моих объятиях. Уснула и не проснулась.

— Теперь понятно, почему она улыбалась. Улыбка застыла на её лице, — смахиваю слезу с щеки, не могу сдержаться и мне не стыдно перед ним плакать. — Спасибо вам за то, что были с ней в последние минуты её жизни.

— Я должен был быть с ней всю эту жизнь.

— Камиль Маратович, я пришел просить вас о помощи.

— Рассказывай, — просит он, пытаясь скрыть от меня боль, которую ему причинили мои слова. Но я не могу так сразу назвать его отцом.

— Вы, наверное, в курсе, объявлен тендер на строительство нового торгового центра.

— Знаю. Инициатор этой сделки Дамир.

— Дело в том, что строить они собрались на моей земле. На земле моего деда, которую мама завещала мне.

— И ты против этого?

— Да. Против.

— Тебе угрожают?

— Пока нет. Мне дали три дня на обдумывание, но при этом у моего дома дежурят их ребята.

— Как ты тогда вырвался ко мне?

— Я живу в маминой квартире, там меня не ищут.