За мертвыми душами

Совсем иное дело экипаж. Там вы один или с избранным вами попутчиком. Везде вас встречают приветливо. Вы где хотите обедаете и ужинаете. Вам не надо, давясь пирожком, выскакивать с ополоумевшим видом из буфета и лететь, держа котлету в руке, вслед за тронувшимся поездом. Спите без всякого опасения, что вам наступит на нос слезающий с верхней полки пассажир. Встаете с зорькою, дышите свежестью…

Дружно подхватывают с места кони; вьется, бежит под голубым небом на край света дорога; звенит, поет под дугой колокол, заливаются где-то жаворонки… Катятся по ржи зеленые волны, несутся за ними Бог весть куда думы… А воздух? пьян от него человек без вина, рад без радости!..

Мы въехали в село и в одном из закоулков остановились у закрытых ворот небольшого деревянного, крытого железом домика, четырьмя окошками глядевшего на улицу; он был обшит тесом и выкрашен в кирпичную краску.

Я слез с телеги и вошел в калитку; Никита направился вслед за мной, отворил ворота и стал вводить во двор лошадей: места, видимо, были ему знакомы хорошо.

На низеньком крылечке стоял в темном подряснике совсем маленький худенький священник с лукошком в руках. Жидкие волосы его и такая же борода казались пегими от чередовавшихся прядей седых и русых волос; на затылке у него торчал пучок из них, связанный обрывком белой тесемки. Около крыльца шевелящимся пестрым ковром теснилась огромная стая кур, уток, индеек. Священник словно сеял на нее овес, и пернатое население как град стучало кругом него по земле клювами. Сбоку, прижавшись спинами к тому же крыльцу, сидели на корточках четверо растрепанных, белоголовых ребятишек; старшему было лет восемь, младшему года три. Они раскачивались как маятники и пели, подражая колокольному трезвону.

…«Денег дай!.. денег дай!..» — будто большие колокола гудели басы-малыши, раздув шеи и румяные щеки. Вид у всех был необыкновенно серьезный.

— Цыц, вы!.. — прикрикнул на ребят священник. Он вытряхнул на спины птице остатки зерен из лукошка и сделал несколько шагов мне навстречу. На меня вопросительно установились маленькие голубые глаза; лицо у него было старческое, заурядное.

Мы познакомились, и я сообщил о цели моего путешествия и заезда к нему.

— А пожалуйте в горницы, прошу покорно!.. — сказал о. Спиридон. Голосок у него оказался соответственный росту — слабый и жиденький.

Мы стали подыматься по ступенькам. Притихшие ребятишки задрали головенки, раскрыли рты и провожали меня недоумевающим взглядом.

— Сюда пожалуйте, в залец!.. — говорил священник, растворяя передо мною дверь из передней в небольшую комнату, почти половину которой занимал продавленный старый диван с обязательным овальным столом перед ним, покрытым в виде белой сетки плетеною скатертью.

— Садитесь, прошу покорно!.. чайку я сейчас велю нам подать… Машенька, а Машенька?.. — громко позвал он, вернувшись к двери.

— Здесь я!.. — отозвался из кухни сочный женский голос, и мне так и представилась стоящая среди своего царства обладательница его — грудастая, пышная попадья с руками по локоть в муке.

— Слышь-ка, чайку нам сострой?

— Сейчас!.. — приплыл звучный ответ.

— Дочка это моя!.. — с легкой, довольной улыбкой пояснил отец Спиридон, возвратившись ко мне и садясь в кресло. — Погостить с детишками приехала, балует меня… вдовый ведь я!.. Ну-с, так о чем же мы с вами речь поведем?

— Буду просить, батюшка, ваших указаний. Куда и к кому посоветуете мне направиться?

— Есть, есть здесь где побывать! — ответил священник. Езживали уж вы в наших краях или впервые?

— Впервые…

— А мужичка своего, Никиту, вы до меня только подрядили или поденно взяли?

— Поденно.

— Ну, так я ему накажу, куда вас везти: он мужик надежный, знает уезд. Первым делом Лбова купца надо вам посетить: он тут много у помещиков всякого добра поскупил — и книг, и чего хотите! А откудова сами вы припожаловали сюда?

— Из Петербурга. А к вам прямо от Дашковых.

— Знавали и раньше их?

— Нет. Анну Игнатьевну встречал несколько раз в Петербурге, а стариков не знал.

Дверь из кухни отворилась, и из нее, как с лотком, выступила с большущим подносом в руках старуха в темном платье. Чья-то белая полная рука, принадлежавшая, очевидно, неведомой мне Машеньке, протянулась из-за стены и затворила дверь. Старуха поздоровалась, поставила на стол поднос с чаем и вареньем и отвесила мне почти поясной поклон.

— Кушайте во здравие!.. — проговорила она и удалилась обратно, мягко шаркая стоптанными войлочными туфлями.

Хозяин придвинул ко мне стакан и вазочку с вареньем, и началось чаепитие и беседа.

— Много у вас в приходе раскольников? — задал я вопрос.

Отец Спиридон налил чай на блюдечко и отхлебнул с него.

— Много… — ответил он. — Наша губерния по расколу впереди всех стоит.

— Отчего так?

— Да глухая деревня, лесистая; скиты здесь со времен Никона повелись, постоянный притон расколу был. Читывали, вероятно, Мельникова-Печерского?.. хорошо описаны у него наши места!

— А вы, батюшка, не замечаете в народе упадка религиозности?