Снаружи было солнечно, но прохладно и ветрено, и осенний сад улыбался. Трава стала желтой, клены покраснели, а рыжие пятна крыжовника спорили с оранжевой облепихой. Любима шла между нами, порой вцепляясь покрепче и повисая на руках. Этот новый способ передвижения приводил ее в неописуемый восторг. От заливистого смеха птицы звонче щебетали, и мне казалось, что лес хохочет вместе с нами.
– Ищё! Позазуста, ищё! Высе! – и снова мелодичная трель на весь сосновый бор.
Бьёрн оставил корабль на том же месте, что и прежде, и Любима тотчас принялась болтать, осматривая огромную птицу:
– Навица. Касивый. Больсе, чем у дяди Люна. Селенький. В звездочку. Окосецки. Много-много-много дылочек…
Мы не могли сдержать тихого смеха. Любима продолжала комментировать каждую деталь, и Бьёрн предложил нам подождать снаружи.
– Это чтобы вы подарок заранее не увидели.
– Ну, лядно, – вздохнула Любима. – Подоззём. Мама, ти видела коёсики?
– Это просто круги, они не для езды, – ответила я.
– А-а-а…
Она бегала кругом корабля, задирая голову, и вдруг остановилась, как вкопанная.
– Собака!!!
От этого вопля я чуть не растянулась на ровном месте – к Любиме вразвалочку бежало пушистое пухлое чудо с вишневыми глазками-бусинами и сияющей белой шерсткой. Щенок был крупным, и стало ясно, что из него вырастет нечто гигантское.
– Собака-а-а! Щинок! Мама, мама! Папа пивёл песика!
Она принялась наглаживать зверя, а тот, мотая хвостиком-морковкой, лизал ей ладошки.
– Это мне? Моя собачинька?!
– Да, – отозвался Бьёрн. – Твоя. То есть твой. По документам его зовут Аргус Коус Гранд Муар… или что-то вроде этого. Я называл просто Арги.
– Алги, – тотчас переиначила дочка. – Мозно нам поиглать?
Мы одновременно кивнули, и Бьёрн обнял меня за плечи.
– Ты не против?
– Да что ты! Я в восторге! Что за порода?
– Кулибес. Их еще называют «серебряными псами». Отличные няньки и грозные охранники.
Целый час новые друзья валялись в кучах влажных листьев, на пару «гавкали» и бегали по тропе. Хорошо, что я догадалась надеть на Любиму непромокаемый комбинезон. Потом щенок заметно устал, и у него начали заплетаться лапы. Я взяла по-прежнему белого песика на руки, Бьёрн взял большую сумку и Любиму, и мы отправились обедать.
В последующие дни счастья и забот стало намного больше. Арги наводил в доме жуткий бардак, жрал ботинки, копался в цветах и настырно лез в постель к Любиме. Щенок понравился всем, и, так как нас было много, мы всем скопом «воспитывали» его. Особенно строгой была Аврора, однако порой даже её сердце не выдерживало печально-просящего взгляда милого существа.
У Любимы появилась новая привычка: она отказывалась засыпать без папиной руки. Теперь вместо просмотра видео мы читали на ночь книгу, и разрешили упрямому Арги спать возле кровати маленькой хозяйки. Ему приходилось часто протирать лапы, а при первом купании искупались все – и Любима, и я, и Бьёрн, потому что неугомонный малыш постоянно отряхивался. Никогда бы не подумала, что от щенка может быть столько грязи!
А потом пришла зима, и пес, впервые увидевший снег, стал мега активным, прыгучим и заводным. Он быстро увеличивался в размере и сбрасывал щенячий пух. Мы изумленно смотрели, как на смену нежной шерстке лезет густое, жесткое серебро. Никогда не видела такого окраса! Он словно был опутан металлической канителью, и гавкал все более утробно, хотя по-прежнему не проявлял никакой агрессии. Бьёрн по утрам, когда Любима еще спала, занимался с ним дрессировкой, а вечером Арги учился понимать правила поведения в доме.
В начале зимы нас навестили родители, и, уж не знаю, как так вышло, но папа и Бьёрн сразу нашли общий язык. Мама же, поначалу подозрительно-вежливая, через несколько дней оттаяла. Никто не мог остаться равнодушным к тому, как Бьёрн заботился о нас с дочкой, сколь нежен и терпелив он во всем, что касается семьи. И даже когда Арги начал проявлять характер, супруг действовал не жестоко, и настойчиво и строго, требуя точно такого же подчинения и уважения, как на корабле. Мой бывший капитан…
Дедушка с бабушкой временно поселились в гостиной, и мы решили, что пора приступать к ремонту. Мун, Бьёрн и папа приводили мансарду в порядок, мама и Аврора занимались домом, а мы с сестрой «развлекали» детей. Часто все делалось вперемешку, но еще чаще я старалась быть с Бьёрном и Любимой. Казалось, стоит ненадолго их покинуть – и сказка исчезнет. А вдруг я жила во сне, и все испытания и радости были лишь мгновением ночи? Иногда от этой мысли мне становилось по-настоящему жутко, хотя мудрый внутренний голос и уверял, что жизнь реальна и постоянна.