За мгновение до мечты

Наконец-то я могла рассмотреть его целиком – не в темноте и не в воде. Длинное, сильное тело не было безволосым, как у некоторых, но и «шерстью» не поросло. Я не удержалась, погладила загорелые предплечья. При таком росте можно было ожидать великанских ступней, однако у Бьёрна был вполне нормальный размер обуви, да и бедра не казались толстыми, как порой бывает у высоких мужчин. Он был очень пропорционально сложен – ничего обезьяньего или жирафьего. И пряди как кленовые листья на закате, густые, непослушные, приятно пахнущие. Я приподнялась и стала разглядывать профиль Бьёрна. Он был прекрасен – четкие линии скул, пушистые ресницы, прямой нос и аккуратные губы. Жаль, что я не умела хорошо рисовать. Хотя бы какой-никакой набросок осилить! А мужчина между тем что-то пробормотал, заполз повыше – с колен ко мне на бедра, приоткрыл глаза, слабо улыбнулся и почти сразу снова задремал. Судя по всему, вставать он не планировал, да и я была не прочь полюбоваться ещё. Однако уже через минуту мне захотелось его погладить, а, лучше сказать, потрогать. Я осторожно коснулась плеч и загорелой спины, дотянулась до поясницы, остановилась в нерешительности возле такого притягательного места, что хотелось изучить получше…

– И куда же ты так внимательно смотришь, Тая?

Я вздрогнула и рассмеялась.

– Ты не спишь.

– Я разбудился.

– Прости.

– Нет-нет, ты продолжай, – ухмыльнулся он и прикрыл глаза. – Смотреть. И гладить тоже.

Я не умела делать массаж, зато всего за одну ночь научилась наслаждаться, и надеялась в этот миг, что и дарить наслаждение тоже. Бьёрна, правда, надолго не хватило. Он подвинулся чуть выше, потом ещё выше, и в конце концов лег на меня сверху.

– Куда я там собирался? Никуда не пойду.

– Ты тяжелый, – выдохнула я с улыбкой.

– Раздавил?

– Нет, это приятно.

Ощутив и ещё кое-что приятное, я начала краснеть. Бьёрн с улыбкой наблюдал, как мое лицо расцветает.

– Помнишь, о чем я говорил Марте?

– О ненасытности, – прошептала я, сразу поняв, к чему он клонит.

– Ты промолчала тогда. Смущаешься?

– М-м-м… да. Особенно сейчас.

– Но мы вдвоем, малыш, и никто ничего не увидит, кроме меня.

– Я тебя вижу.

– Неа. Ты видишь только мое лицо. Остальное лишь чувствуешь. Хочешь, я поваляюсь так, чтобы ты могла разглядеть?

– Хочу, – прошептала я, хотя была не уверена в этом.

Бьёрн тотчас откатился и устроился удобно, закинул руки за голову. Он понимал, что своей ухмылкой только смутит меня ещё больше, а потому прикрыл глаза и закинул ногу на ногу.

Мне хотелось быть смелой для себя самой, для него, для всего, что нам предстояло. Будущее становится чудесным, если ты готов к чудесам. Кончиками пальцев, осторожно и тихонько, я провела по его телу, решительно коснулась самых нежных мест и задержала руки у мужчины на бедрах. А что, если легонько сжать, как он отреагирует? Бьёрн рыкнул, и я отдернула было руки, но тотчас вернула их на место, услышав настойчивую просьбу продолжать в том же духе.

Почему-то смущение как появилось, так и прошло. Вот уж не ожидала от себя такой уверенной прыти: я легла ближе, обхватила ногами, лаская Бьёрна руками, а потом и губами, как прежде он ласкал меня. Было легко, радостно и замечательно до мурашек, но чувства эти всего через пару минут сменились голодной страстью отдохнувшего тела.

Я неуклюже села к Бьёрну на бедра, и он тут же перехватил инициативу. Почувствовал, должно быть, что мне нужна помощь. Чувство, что появилось между нами, можно было назвать не иначе как «обладание». Причем не только физическое.

Ощущая его силу, я повторяла одно: «мой». Просто мой, и пусть будет жадно, пусть будет долго, пусть я уже ничего не буду соображать. Но он – мой мужчина. Эти два слова вертелись в голове, крепостью свежего чая, сладостью повидла отдавали в горло.

Мы двигались вместе, и тело наслаждалось распирающей тяжестью, к которой никак не могло привыкнуть. Но именно эта вкусная новизна, это настойчивое удовольствие и было мне дорого. Без прежней нерешительности я гладила Бьёрна, целовала и даже кусала, но нежно, радуясь всякий раз, когда он хрипло смеялся от приятности этих животных прикосновений.

Он открывал новую меня, а я помогала ему отпустить прежнего себя. Было сложно приноровиться к его настойчивости, сдерживая громкие крики, когда ноги мои оказывались на его плечах, или он сам был сзади, проникая внутрь жестко, резко, нетерпеливо. Я комкала простыни, стонала и всхлипывала, не прося пощады, потому что принадлежать ему так значило насыщать мои глубинные инстинкты, которые никогда ещё не получали нужной пищи.

В голове возникали образы один непристойнее другого, и они с поразительной легкостью воплощались в реальность. Может, Бьёрн и не был хорошим рассказчиком, превосходным поваром или мастером комплиментов, зато он не сорвал, назвав свои лучшие качества. Постель после нас выглядела так, словно там не любовью занимались, а сражались или даже убивали друг друга…