За мгновения до...

Мне бывает хорошо, до умопомрачения хорошо, Мелания, но не в джакузи заказанного тобой отеля, не на песке любимого тобой залива. И даже не в те моменты, когда ты готова на всё, лишь бы услышать стоны моего оргазма.

Мне хорошо, когда она тянет «Да-ми-ен».

Да-ми-ен…

Клубничный джем на сливочном мороженом… Когда она ненавидит, она шипит «Да-ми-ен», и это — нотки ментола в ванильной массе, осколки чёрного швейцарского шоколада в лимонной.

И я боюсь думать, с какой силой мне будет «очень хорошо», когда она выдохнет «Да-ми-ен» от моего самого первого толчка: мраморная масса, смешанная с премиум шоколадной, следами крем-брюле и множеством шоколадных таблеток с арахисовой начинкой. Моё любимое…

С тобой я не ел любимого ни разу, Мел. И поэтому мы расстаёмся.

— Прости. Я помню, но… боюсь, что это конец. Мне жаль, Мелания. Мне правда, жаль.

Её пальцы до боли вжимаются в мои бицепсы:

— Дамиен! Ты не можешь, НЕ МОЖЕШЬ! Я люблю тебя, так сильно люблю! Это из-за неё, да? Ты хочешь её?

— Это уже тебя не касается, Мел. Отпусти, ты раздерёшь футболку.

— Плевать на футболку! — орёт.

И я впервые слышу ЭТО:

— Извращенцы! Чёртовы извращенцы!

И мои руки отшвыривают её в угол комнаты. Так же, как обычно делают это с использованным презервативом. Аналогия, проведённая собственным сознанием, заставляет меня сморщиться — неприятно осознавать себя дерьмом.

Но конец, есть конец. У конца не бывает продолжения.

Она поднимает глаза, и я бы очень хотел увидеть в них ненависть, но нет. Чёрт возьми, нет: в них остервенение.

— Мы можем остаться друзьями, если хочешь, — предлагаю. — Но мои друзья — друзья моих друзей. Помнишь? А враги, — делаю ОЧЕНЬ многозначительную паузу, — уничтожаются.

Уходя, бросаю ей:

— Не нарывайся! Очень не советую.

Глава 27. Мы больше не вместе

Freddie Dickson — All Means Something

Вторник, среда и четверг проходят под знаком «Проекта № 2». Дэвид успевает заказать дубль баннера и в пятницу улетает вместе с матерью в Европу на целый месяц. А после Европы — Бостон на неопределённое время.

Мать неожиданно заявила, что раз мы с Дамиеном так здорово справляемся сами, проявив не только самостоятельность, но и «ответственность за другого» (в этот момент она торжественно приобняла моего сводного брата за плечи), то отцу (Дэвиду) самое время принять повышение и «значительно поправить наше финансовое положение», поскольку «у нас ведь целых два студента намечается в следующем году».

Никто не выразил недовольства, и решение было принято почти единогласно: родители переезжают в Бостон. Временно, но как надолго — неизвестно.

Мы с Дамиеном остаёмся одни. И, на удивление, не сжигаем, не затапливаем и не разваливаем дом. Не пытаемся убить друг друга.

Хозяин ежедневно ночует дома, возвращаясь то раньше, то позже, но ночью — никогда. По утрам мы завтракаем почти в первозданной тишине, и в конце он каждый раз спрашивает:

— Тебя отвезти?

Чтобы получить обыкновенное:

— Нет, я на автобусе.

В понедельник еду в даунтаун по адресу, оставленному Дэвидом, больше часа ищу офис компании «TopVan Dеsign», встречаюсь с веснушчатой Одри и забираю распечатанную белугу № 2. По дороге домой возобновляется бессменный Ванкуверский спутник — дождь, и я умудряюсь совершенно промочить своё сокровище. Я, фен, растянутый на сушилке для обуви баннер — чем не повод оборжаться? Но Дамиен реагирует неожиданно: поджимает губы и отворачивается, чтобы снять промокшие кеды и молча пройти к холодильнику. Кажется, так выглядят обиженные?

Во вторник вернувшийся раньше обычного Дамиен наблюдает за моими муками натяжения полотна на раму.

— Помочь? — наконец, предлагает.

— Нет! — отрубаю.

Иногда его поступки мне непонятны: никакой последовательности, никакой логики и тем более смысла в том, что он делает и говорит. Если только всё это не является частью какой-нибудь большой и слишком сложной для меня игры.

Он научился подделывать взгляды. Иначе как объяснить то чувство, которое расползается у меня под кожей, когда его глаза словно просят о чём-то? Иногда в них сквозит участие и нечто похожее на… заботу? Эмоции?

В конце концов, чёртова рама ломается. Первую смастерил Дэвид, вторую я нашла в доллараме, за третьей нужно ехать туда же. За окном уже стемнело, но магазин мелочёвки вроде бы работает до девяти. С тоской смотрю на вяло шуршащий за окном дождь и пытаюсь вспомнить, где именно я видела длинный жёлтый дождевик.

— Давай, отвезу? — слышу рядом с собой.

Вздрагиваю от неожиданности, потому что в холле кроме меня никого до этого не было.

— Спасибо, не нужно. Боюсь, твоя Мелания опять приревнует и на этот раз обольёт кислотой меня, а не мою белугу!

— Она не моя, — тихо сообщает.

В тишине холла шелест дождя по лужайке фронт-ярда слышен настолько отчётливо, словно мы стоим не в доме, а на улице.

— Мы больше не вместе, — внезапно уточняет, хотя никто его об этом не просил.

Но не могу сказать, что «не ждал». Ещё как ждал:

— Что значит «не вместе»? — вырывается вопрос.

Не то, чтобы я жаждала объяснений, какое мне дело до их отношений, но… просто вырвалось.