За мгновения до...

— Значит: расстались, — сообщает ещё тише.

Мои глаза тут же поднимаются, чтобы взглянуть в его и найти в них подтверждение тому, что происходящее не мои слуховые галлюцинации.

И снова этот странный взгляд. Я бы сказала «щенячий», но в нём всегда так много гордости и больного достоинства, что этот термин неподходящий. Правильнее будет сказать: «ЭГО немного сдало позиции».

— Мне всё равно! — заявляю на три тона выше, чем прежде. Как будто моё мнение кого-то интересовало.

— Правда?

— Истинная.

Но на услуги извозчика соглашаюсь, подлая моя душа.

В пятницу я просыпаюсь девятнадцатилетней.

Aukai Become

Над кухонной столешницей вижу огромное алое облако — цветы. Подхожу ближе и глазам своим не верю — маки. Трогаю лепестки — живые! В ноябре?!

Хотя соцветия и не крупные, и запаха почти нет, но, всё же, это — самые настоящие алые маки, такие, которые цветут только летом!

Улыбаюсь, как умалишённая, сердце от счастья готово выскочить из грудной клетки и запрыгнуть прямиком в букет. Зажимаю ладонями рот, чтобы не расплакаться.

Это Дэвид! Я знаю, это он. Мать никогда бы не снизошла до такого Подарка для меня. Никогда. В то утро я твёрдо решаю полюбить отчима. Кого же ещё любить, если не его?

Трогаю свои маки, трогаю, провожу ладонями по их совсем небольшим, но таким нежным головкам, обнимаю обеими руками, пока не замечаю пару карих глаз, следящих за мной.

Мгновенно становится стыдно. И сразу же портится настроение.

— Доброе утро, — говорю.

— Доброе и… с Днём Рождения!

И он даже улыбается. Но мне плевать на улыбки и поздравления этого беспринципного монстра.

— Спасибо, что поставил цветы в вазу, — произношу самым равнодушным тоном из возможных.

— Пожалуйста, — отвечает, сразу поменявшись в лице.

Через минуту его уже нет на кухне, и он даже не спросил своё обыкновенное «Тебя подвезти?».

Спустя час звонит мать, поздравляет с девятнадцатилетием и сообщает, что купила для меня фэнси набор французской косметики, потому что некоторым уже давно стоит «подкрашиваться». На заднем фоне слышу недовольную реплику Дэвида:

— У неё красивые яркие черты, косметика существует не для таких лиц…

Я прошу мать передать Дэвиду спасибо за цветы и получаю странный ответ:

— О! А их уже доставили? Дэвид заказывал вечернее время… ох уж эти службы доставки!

В груди неприятно пощипывает.

— Да, — говорю, уже доставили. — Прекрасные алые маки…

— Ох! Дэвид! Эти олухи и цветы перепутали, представляешь? Доставили не наш заказ! Сейчас я позвоню в службу заботы о клиентах и выскажу всё, что о них думаю! И обязательно оставлю отзыв об их услугах на сайте!

Дэвид пытается протестовать, но мне не расслышать, потому что мать, очевидно, прикрыла трубку ладонью.

Вечером служба цветочной доставки извиняется за свою ошибку, вручает мне бутылку вина «От нашей компании» и корзину белых роз с открыткой «От любящих родителей». А в ней строгим мужским почерком начертано:

Счастье в любви.

Будь счастлива, доченька!

И это «доченька» словно лезвием по сердцу, а на нём уже имеются шрамы. Нежное оно у меня. Нежное.

Будь счастлива, доченька!

И это «доченька» словно лезвием по сердцу, а на нём уже имеются шрамы. Нежное оно у меня. Нежное.

Hollie And Keith Kenniff Carry Y

В субботу девятнадцатилетним просыпается Дамиен. Я пью свой кофе с только-только испечённым печеньем «Флоренция», когда брат спускается на кухню. На запах, видно, пришёл.

— С Днём Рождения, — приветствую его.

— Спасибо, — отвечает с моим вчерашним равнодушием.

Наливает в свою чашку кофе из заварника, хотя почти никогда его не пьёт, и, коснувшись указательным пальцем моей хрустальной вазочки с печеньем, спрашивает:

— Можно одно?

— Можно… — пожимаю плечами. — И даже не одно.

Он берёт печенье, не отрывая от меня взгляда, откусывает, всё также пронзительно всматриваясь.

В моей груди возникает странное чувство, похожее на наркотический кайф, только раз в сто сильнее. Словно кто-то тонкой веточкой щекочет меня изнутри. А кухня — это цветочный бутон, и в воздухе летает его золотая пыльца.

— Спасибо за… цветы, — выдавливаю, наконец.

Теперь он пожимает плечами:

— Не за что… да и ты уже благодарила.

— Я подумала, их прислал Дэвид, — оправдываюсь, и не замечаю сама, как немножко улыбаюсь. Это улыбка «виноватого», но она совершает большую работу, почти переворот — Дамиен расплывается в ответной. Его улыбка — не просто знак вежливости, это — тёплое июльское море в спокойный, безветренный день. Он улыбается не только всем своим ртом, но и глазами, таким знакомым мне с детства прищуром, играя ямочкой на левой щеке.

— Я не это имел в виду, — внезапно заявляет. — Ты их обнимала — это и было лучшей благодарностью!

Мне тяжело дышать и контролировать собственные лицевые мышцы — они, предатели, живут отдельной жизнью, отвечая морю другим морем.