За мгновения до...

— Чувствовал не зря: у неё оказалась саркома яичника. В четырнадцать лет. Меня угораздило сблизиться с ней как раз в тот момент, когда её готовили к лечению в госпитале, но она сказала, что это будет бесполезной тратой времени, потому что опухоль разошлась по всему её телу.

Я молчу, потому что у меня шок.

— А дальше?

— А дальше мы общались. Чаще, чем до этого. Говорили обо всём: о жизни, о гонках, о несправедливости, о школе, о боли и болезнях, о мальчиках и девочках.

Спустя довольно длительную паузу добавляет:

— Однажды она сказала, что больше всего жалеет о том, что никогда не узнает, как это — быть с мужчиной. Само собой, я воспринял это как призыв к действию. Она была достаточно привлекательной, даже красивой, если рассуждать именно с этой точки зрения, чего я раньше не делал. В общем, всё случилось спустя неделю — ситуация была одной из тех, когда слишком долго раздумывать равносильно провалу.

Теперь мы долго молчим. Вероятно, он ждёт моей реакции на своё признание, а может и не ждёт вовсе: я давно уже чувствую, что общение между нами как с самим собой — в любой момент можно замолчать, не нарушив при этом комфорта. И можно говорить то, что на душе, о том, что болит, или так и не выболело до конца.

Дамиен… Мне бесконечно жаль его в эту минуту, но думаю я о том, как многого в нём не видела, когда мы были детьми. Какой ранимой и отзывчивой душой он обладал, на самом деле. Характером, который проявляет себя не в мелочах, а в те моменты, когда не до игр и глупостей.

— Тебе понравилось? — наверное, это важный вопрос.

— Не думаю, что можно вести об этом речь. Секс — не гамбургер, его нельзя просто сделать и пойти дальше. У меня была непростая задача, очень сложная: я обязан был сделать всё так, чтобы у неё сохранилось правильное воспоминание об этом. Пусть и недолгое.

— Получилось?

— Точно ответить на этот вопрос, наверное, смогла бы только она. Но, я думаю, что да.

Не будь эта тема так болезненна для него, он, скорее всего, сейчас улыбался бы своим обыкновенным прищуром.

— Что заставляет тебя так думать?

Он тянет с ответом.

— Дамиен!

— Глаза её, наверное. И просьбы это повторить. И мы повторили в тот день, когда ей исполнилось пятнадцать. И вот тогда мне действительно НЕ понравилось.

— Почему?

— Потому что это уже была умирающая девочка. Её худобу я даже описать не смогу — слов таких нет.

— Дамиен… — у меня ком в горле. — Я представляю, каково тебе было!

— Да… Сейчас я и сам не понимаю, как смог это сделать. Особенно теперь, когда знаю, КАК всё должно быть.

Он прижимает меня крепче к себе. Обхватывает обеими руками, укладывая подбородок на мою макушку.

— Я тебя никому и ничему не отдам… Никогда! Слышишь?

— Угу, — киваю головой, проглатывая слёзы.

Я не ревную.

— Ты из-за неё так долго ни с кем не встречался? — выдаю внезапную догадку.

— Нет, не из-за неё. И я встречался. Просто не относился к этому серьёзно.

— Почему?

Дамиен молчит. Проходит время, достаточное, чтобы забыть вопрос, и вдруг я чувствую нежное касание его пальцев на сгибе моей руки: он ведёт долгую линию к плечу и шёпотом сообщает у самого моего уха:

— Я всегда ждал тебя…

Без тени иронии, без намёка на насмешку.

Глава 49. Опиум всегда с тобой

Мы пометили один другого. Да, дошло и до этого. Смешно вспоминать, больно думать.

Наш взаимный росчерк на телах друг друга принял образ красного цветка, и уж не знаю, случайно ли, нет, но им оказался мак.

Сей определённо детский, но одновременно взрослый акт не был спланированным мероприятием: всё вышло спонтанно, как собственно, и происходит большая часть людских безумств.

Июль, жара, лето и День Рождения Рона. Разумеется, именины таких персонажей не отмечаются за столом в окружении дражайших сердцу родственников и близких друзей, не жарятся сосиски на заднем дворе, не надуваются шары и не развешиваются транспаранты.

Дамиен и друзья подарили Рону ночь на яхте. Самая оторванная вечеринка, где больше сотни обкуренных, пьяных героев, вчерашних школьников, ныне юридически взрослых и свободных от надзора людей отмечали девятнадцатилетие своего друга (или не друга, а так пару раз в одной компании пересекались, или: «А! Это тот чувак, который с Блэйдом!») и пробовали на вкус свободу.

В тот вечер святым не был никто: даже те, кто до этого момента никогда не пробовал спиртного, без раздумий бросились в котёл общей истерии. И мы с Дамиеном тоже: танцевали, шутили, пили, обнимались, снова пили, танцевали, шутили и целовались, пока не наступило утро.

А дома, лёжа в постели, уставшие, вымотанные, частично протрезвевшие, но, всё же, не до конца, почти синхронно врезались в идею:

— У тебя есть фантазии? — спрашивает.

— Эротические? — смеюсь, целуя его подбородок.

— Даааа… — тянет, зарываясь носом в моей груди.

— Если я скажу «нет», ты повесишь на меня ярлык «скучно», а если скажу «да»… не знаю, чем это может закончиться! — мурлычу.

— Ты знаешь, чем… сладкая моя, ты всегда знаешь…

Дамиен размяк, отпустил себя, отправил парусник своих желаний в свободное плавание, запретив сценаристу любые препятствия.