За миг до тебя

– Все здесь собравшиеся не по этому вопросу, – перебила Полина, окинув взглядом зал. – Просто постоять пришли. Потусоваться. И каждая мечтает стать моделью. Боже, какая безвкусица! Вон та девица, рядом с дедушкой, упаковала пышные формы в белый атлас. Теперь сияет тремя жировыми складками на талии. А раскраска, фу! Тормозите меня ночью…

И засмеялась, низко, хрипло, а девушка, на которую она показывала, обрадовалась вниманию Кутюрье, как самой лестной похвале в свой адрес. Дедушка, держащий её под руку, командовал областной милицией. Регалии и военную выправку посчитал ненужной для светского раута и оставил дома.

– Где здесь можно глотнуть свежего воздуха?

Инну тяготило фамильярное обращение гостьи, но интервью надо было добыть во чтобы то ни стало:

– С той стороны фасада есть застеклённая большая лоджия. Зимний сад. Идёмте, покажу!

Полина отмахнулась от назойливого кавалера и покорно двинулась следом. У барной стойки поменяла фужер на полный, закинула в рот вишенку, кому-то кивнула, кому-то рассмеялась. На лоджии царили тишина и пальмы в кадках.

– Ух ты! Рай. Похлеще, чем на Канарах! – Плюхнувшись в плетёное кресло, она исподлобья принялась откровенно изучать стоящую перед ней Инну. – Ну-с, чего молчишь? И что ты прячешь за спиной, оружие?

Увидев протянутый диктофон, зевнула в кулачок:

– Ты журналистка… Какая скука. Ладно, садись, расскажу тебе про себя в подробностях.

Инна нашла за одной из пальм плетёную табуретку и опустилась рядышком.

– Родилась я в Ханты-Мансийске, в семье врачей. Когда мне было пять лет, они погибли. Утонули в полынье. Лёд на Иртыше местами подтаял, а машина у них была тяжелая, УАЗик, что-то вроде нынешней скорой помощи. Меня отдали на воспитание тётке – маминой младшей сестре. Она одна растила двух дочерей, а где двое – там и трое. Муж её, алкоголик, помер в сугробе, два метра не дотянув до дома. Жили бедно, на тёткину зарплату особо не пошикуешь. Шить я начала с малолетства, как себя помню. Своих кукол обошью и сестринских. Парадокс – в магазинах тогда из одежды купить было нечего, а материала подсобного дармового, вроде дерюги, и оленьего меха, извини, хоть этим местом ешь, – Полина хлопнула по обтянутой шелками попке и щедро хлебнула шампанского. – После кукол стала шить тётке, сёстрам, тёткины подружки повадились. Золушка, честное слово! Себя одеть некогда, вон какая клиентура в очередь выстроилась, так и донашивала тряпочки за родственницами. Зато навыки приобрела мастерства шитейного и денежка в доме поселилась. Так бы и одевала всех Золушка-бессеребренница. Так бы и… Тебя Инна зовут, я правильно запомнила? Будь другом, Инна, принеси ещё шампани, что-то я ослабла.

В дверях Инна столкнулась с кудрявым красавцем из Полининой свиты. Он стремительно влетел на лоджию, когда она выходила. Вернувшись, застала юношу присевшим на корточки перед креслом. Тонкие пальцы бывшей Золушки теребили кудри на его голове. Глаза устремлены вдаль, сквозь опутанную комнатными лианами, стену, огромный веерообразный лист пальмы сзади, не спросясь, короновал её. Глотнув искрящегося осевшей пеной божественного вина, Полина оттолкнула от себя склонённую голову: «Кыш! Увидимся позже…» Кавалер исчез.

–На чем я там остановилась? Ах, да. Знаешь, Инна, почему я тебе всё это рассказываю? Потому что ты никогда это не опубликуешь. Другим не рассказывала по обратной причине.

Известный на всю страну модельер заглянула в глаза собеседницы. Взгляд её, мрачноватый и абсолютно трезвый, проник в душу, сковал гипнозом, и Инна машинально выронила диктофон.

– Не переживай, я куплю тебе новый, – Полина подцепила его пальчиками и бросила в ближайшую кадку. – Этот слишком громоздкий. Тебе интересно, Инна, то, о чём я рассказываю?

– Да, – прошептала чуть слышно, и подумала: «Гораздо интереснее наблюдать, как ты это делаешь»…

– Я всю жизнь бы прожила в ожидании феи, принца, балов и туфельки, если б однажды вечером меня не изнасиловал тёткин сожитель. Одной рукой он рвал на мне одежду вместе с кожей, другой зажимал рот, впиваясь в щеки грязными ногтями. Потом бросил, как ненужный кровоточащий кусок мяса, на смятой постели и, уходя, сказал: «Ты сама хотела, сучка!» Обидно расстаться с детством вот так. Ещё обидней чувствовать себя замаранной, униженной, раздавленной. Знаешь, Инна, он изнасиловал меня не потому, что я была красива или невинна. Ему было плевать на это. Просто дома никого не было. А пьяное чудовище желало немедленно удовлетворить свою похоть.

Она опустила глаза и надолго замолчала. Рассказ потряс Инну, вырвал из благостной обстановки шампанского, фейерверков и силой втолкнул в узкую тёмную комнату, заваленную рухлядью, с железной кроватью в углу, поперёк которой корчась и вздрагивая от слёз, лежала маленькая беспомощная девочка, подоткнув между ног окровавленный подол платья. Страшно захотелось обнять сидящую рядом женщину, но та очнулась и, улыбнувшись, продолжила сеанс вуайеризма: