За мной следят дым и песок

— Многим уже мерещились — и клетки, и великаны, и эпохи развитой сексуальной революции, и полчища остолопов, строчащих отчет за отчетом, — уверенно заявлял Морис. — Хотя не отрицаю в себе пророческого дара: я, несомненно, мог бы родить отчет задолго до мероприятия. Жаль, все мною написанное рано или поздно проходит стадию отчуждения: внезапно я ощущаю, что писавший эту чушь — не я, а некто мошенник и растратчик, однако нынешнее деятельное Я вновь больно фикс-идеей — перед кем-то в чем-нибудь отчитаться.

Зита укладывала в рот очередное маленькое диво кондитерского искусства, закусывала приторное соленым и решительно откладывала блокнот.

— Нет, сначала надо позвонить Нашей Регентше, она столько нас консультировала! А то подадут машину, и я уже не успею облить ее благодарностями и поведать, как прошло, не упустив — ни подробности. Странно, почему она все-таки не пришла? Я послала ей для надежности сразу три приглашения…

— Чтобы хоть с третьей попытки поняла, что от нее хотят? — спрашивала Глория. — Наша гусыня Регентша очень ответственно относится к своему здоровью. Чихнула — и юркнула в постельный режим!

Поджимая демарши лестниц, выставляющих марш за маршем, неучтенный соискатель земли избирал спуск — по резервной полосе, гиперпрыжок. Повышенный в этажах и не встретивший в горных воздухах утоления, но обложенный кличами, то ли — несчастные, да ни один из вас так не страдал, как я, то ли — какая ты идиотка, Соланж! — и прочей репетицией, снижался — сквозь проходную телепортации: сквозь телефонную трубку Глории, опять разыгравшую секретные позывные.

— Нам уже освободили поляну, где мы вытряхнем животную суть и раскатаем непотребства? Растопчем мораль в шелупню? — интересовался соискатель Сикст. — В нашем седьмом этаже взошел седьмой час над полднем. А что у вас?

— Отчеты, самоанализ, творческий рост. То есть кропотливая, изнурительная пахота, — отвечала Глория.

Скитающийся по тридесятым далям Морис и в ожидании исхода коллег, отпадения, выветривания, рассасывания подзуживающий зверинец Тауэра, или засмотревшийся с моста, как соборы и химеры в облипку с готическим вкусом, и мансарды под локоток с каштанами разводят Сену, или как ангелы, апостолы, и конные и пешие пилигримы перебегают в щепотках солнечный Тибр, но не смея упустить ничьих разговоров, подсказывал Глории:

— Ведутся профилактические работы. Тренинг по перфекционизму.

Сикст Телефонный свистел, и ему отзывался алчный гуд песьих мух, выгнанных из персти египетской, чтобы населили собой все полости, и переклички инсектоидно-серпентоидных рас — под базальтовыми плитами на чреве земли, куда утоптали монстров — недопредметных, но верных погубителей. А может, так, со свистом пролетают над рубежными рвами, полными перебитых фраз, и несутся в выгреб римские каникулы, перебрав все оттенки и шрифты дня и года и потеряв аппетит к смертной пище, но оставив кое-кому кое-что — за беспокойства: дорожную разметку, звон уговора и флер исполнения…

— Значит, старый баобаб печатает беспосадочный перелет через Антарктиду? — спрашивал Сикст. — А жеманный ангел, назовем его — Зет, подруга примордованных, кому больше не с кого содрать справедливость, напротив, полощет клиентов? Передай, что их поведение несовместно с почетным званием госслужащих! Обязанных в куцые сроки дожать процесс — до победного скончания. Что, мозолясь до ночи, играют с техникой безопасности, и мстительная им что-нибудь стрясет! Оферту дьявола, простодырые побои…

Глория отвечала в туманной манере предсказательниц, гуляющих в выспренних переметах ярмарки или в охапках иных карнавалов, и старалась не сбиться на Кумскую сивиллу, стремглав стареющую.

— Для преображения действительности по вашим указаниям потребуется еще несколько уточнений. Но помехи вскоре рассеются, вы зайдете на цели, и обнажится корень…

— Обнажится, как этот засранец, что играет у них палача и все не дождется своего входа в пиесу, — отмечал Сикст. — Перерядил в свой черный капюшон секиру — и выставил ее на испуг коридорных, а сам шатается и заглядывает во все двери… То дай ему сигарету, то поделись телефоном и глотком кофия, расскажи, где грузовой лифт и обсуди Книгу мертвых…

Глория прощалась нежным вздохом, отсоединяла конкистадора и, угнетенная ничтожностью и несвоевременностью, и долготой дела Мориса, сухо сообщала:

— А я уже разрабатываю перспективный план.