За мной следят дым и песок

Когда я выхожу из парадного, на затеплившейся скамейке уже кто-то есть — двое и четверо, подключенные к кровеносным артериям веток, к проводам, лямкам, к смычкам лучевого света, и кутаются в июньский пуховик, а то распотрошили метель листьев — в тысячу клочков на закурку, словно собрались сидеть здесь вечно, или объединены с шершнями зелени над макушками — множеством взлетевших на воздух пожитков… впрочем, и те и эти скомпрометированы — падучей. Так прослоенные прослаивают неслышную мне беседу — меж собой или между фениксом, и золотыми фазанами и голубыми сазанами — и кто еще проживает в листве, и, заметив меня, машут издали платком, но разве рассмотреть, кто — дружелюбные, самые неразборчивые в пейзаже, но неизменно приветствующие!

Хотя иногда кажется — я вполне узнаю сидящих. Но, пройдя полсотни легких шагов под их провожающим взглядом, отсудившим мне в стране их видимости — почти в Монако и в Сан-Марино — безбедное бытие, я опять спохватываюсь: ведь узнанные сгорят — за бровкой эпизода, за расторжением витража! По крайней мере — дальняя ветвь наступившего дня.

И я убыстряю путь, не успели б проведать отчего-то данное мне ужасное превосходство — перейти залитый черной водой коридор, зыбучую потерну их отпадения, и выйти — в терра инкогнита, на слепящее лето и, обернувшись, резюмировать: построили домы — и не живут в них, поставили стол, а к еде не притрагиваются, насадили когда-то виноградники — а вино пьют другие, сшили одежды, а носит их — пустота…

***

Гадания и прозрения на дороге, исчерпавшей день от целого — к клину. Минуя этажи камней, сбегающие с мелкой скорописи звезд — в прописные, титульные на мысу суши, сносящие с высокого откоса к реке — бессчетно зажженные ею бакены, не разбросить ли кости — на завтрашний куш? Ведь завтра сияет уже сегодня! Перехватить случайный куб окна и считать — горящие очки близорукого русла, выпавшие — на ближней грани.

Так, дюжина, выпавшая — из вазона почти театральной люстры, проблескивающей заревом и кострами, пожалуй, сообщает, что меня ищут богатства. Три вьюна-факела — к трем дарам благодати… или к стольким же грациям? Трехмачтовая луна — к трем измерениям сразу! А положительная персона единорог, верно, вызреет за ночь в волшебный фонарь — и по зрелости высветит, что где лежит, заодно отмыв от тьмы — ярлыки со стоимостью: обет, отречение, компромисс, адюльтер, тайная взятка… или просят — передовыми идеями, планами-барбароссами и бабируссами… если мне не поблазнился светочем — носорог.

Полный зрачок у окна — или заужен отливом? Черные квадраты на фоне серьезности Подвига блекнут — в очаговые запуски кочанов, сотейников и половников, дешифруемых — в шашки слезоточивые — или, напротив — веселящие, или просто в дубинки и успокоение водометами… Но, конечно, прольются — на пятую колонну и вычистят внутреннего врага.

И сколько ни вымарывай, ни штрихуй послания, месседжи, извещения, уведомления — никакое не исчезает, как заштрихованные пером — певчие, как сквозь исколотые булавами и булавками восковые столпы — мартовский лес, и сквозь закоптелый воздух — город солнца, как не слабеют из-за железной прямой — фагот или трубный глас и обещают падение оков, затворов, решеток, распущенность… Как окна, перечеркнутые струной и превращенные в цимбалы и в органиструм, обещают — музыку сфер.

Наконец, сколькими головами оперирует провидение — и кто их выставил в незашторенном, но заниженном аутфите? Вещуны, консервативно застрявшие в низком — в майке ретрограда и трусах мракобеса, с эстафетой пива, гаруспики, изучающие внутренности предпоследнего пирожка стронут завтра — к изобилию и пирам. Курители опиума — не в рамных крестах, но в пропеллерах и в блистерах, близких к трагедии: разгерметизации лоджии пилота, завещают поколению завтра — не подшивку «Огонек» и гашенную огоньками табуретку с вырезанным сердцем, но — высоту!

Повешенный шевелюрой к дольнему рекомендует — непредвзятые ракурсы… или застрахован валетом — к верхним симпатизантам? Тогда наверняка — к высокому покровителю.

Затертая во льдах стекла и ведущая мониторинг общественность, да не вытравят курс из местности и из чьей-то души… и все убежденные, что действительность новой минуты требует нового изучения, и закосневшие в своей конституции куклы, и хит сезона — живые модели, внедрившиеся в стан манекенов, не ведя оком, не сморгнуть бы гонорар, обсмеявший — гонор торгующих, лучше снизить свою динамику — на модах, чем на водах болот и на лесосеках, и все заспиртовавшиеся в штандарт «Всюду жизнь», загустевшие в мету «Занято» — к стабильности.

Независимый наблюдатель — открытка «Пустой интерес» — к l’égalité и la fraternité, никакой разделки объектов — на близкое и дальнее, на подготовительный период и осмеяние результатов… Или к широкому поприщу: к работам со средой.

Наконец, что говорит — говорящий инвентарь? Другая засада — герани, фиалки, филиал манговой рощи, эманация мирового древа — вероятно, к земному эдему.